Дебютом Евгения Попова была публикация в самом «Новом мире» (с предисловием Василия Шукшина!) в 1976 году. После этого литкарьера ему была обеспечена. И уже в октябре 1978 года московские собратья по перу дружно принимают его в Союз писателей. Из которого они же (и столь же дружно) вышибли Евгения через шесть с половиной месяцев. Когда открылось участие Попова в альманахе «МетрОполь».

За восемь последующих лет (до ноября 1986 года) Евгению Попову не дали в СССР опубликовать ни единой строки! Сегодня Евгения Попова издают уже как состоявшегося классика. О чем свидетельствует последний двухтомник престижнейшего московского издательства «Вагриус». Не чужд Евгений Анатольевич и общественной деятельности: он вице-президент Русского ПЕН-центра и сопредседатель Союза российских писателей. Знай о такой перспективе Попова секретарь СП СССР Верченко, тот бы в 1979 году не просто исключил бы его из Союза, а и самолично расстрелял бы перед строем вверенных ему писателей.

Сергей Боровиков: Евгений Анатольевич хоть и приехал в Саратов не к нам, но зашел и в нашу редакцию, где интересным собеседникам всегда рады.

Алексей Колобродов: Что думает традиционно-либеральная московская общественность, я не говорю о почвенниках, об известной статье «Кризис либерализма в России» и всех событиях, с ней связанных?

Евгений Попов: Я отвечу коротко, хотя эту тему можно рассусоливать долго. Либеральная интеллигенция, антибондаревская, раскололась на две части. Одна, закрывая глаза на кое-какие факты, упорно говорит о кризисе либерализма и наступлении черных времен. А вторая, абсолютно этого не одобряя, исповедует, что если ты с режимом борешься, то не воруй или хотя бы на время прекрати. А так все идет как в романе – узник замка Иф выступает с заявлениями. Я сомневаюсь, что ему перед этим выдирали ногти. Мне кажется положительным то, что это вообще происходит, некое варево, и что это все-таки эволюция, а не революция.

А.К.: Когда вы приезжали 4 года назад, в то время работали в проекте СПС. Тогда вы были их сторонником. В свете известных событий сейчас поменялись взгляды?

Е.П.: Я всегда был беспартийным человеком и таким, надеюсь, останусь. Я всегда участвую в тех проектах, которые поддерживают нашу культуру, естественно, не нарушая законов. Мне все равно – СПС или другая партия. Вот в Красноярске Роман Солнцев на медные деньги издает замечательный журнал «День и ночь». Принцип такой – невзирая на лица – кто даст, включая бандита Быкова и покойного генерала Лебедя. И что касается партии СПС, то я смотрю на нее со стороны, это был ее закономерный конец или перерыв. Полное непонимание страны, в которой вы живете и которую собираетесь еще и переделать. Мышление в пределах Садового кольца. Каким же надо быть идиотом, чтобы пускать ролик с хохочущей Хакамадой, прижавшейся к Чубайсу в его личном самолете. Страшно далеки они от народа. Они правильно сделали, что все ушли, может быть, там есть молодые силы, которые учтут, как у Троцкого «Уроки октября», кажется. Для них они могут стать «Уроками декабря».

А.К.: Вы затронули тему Красноярска, где всплывает фигура губернатора Хлопонина. Как народ его там воспринимает?

Е.П.: Красноярск мой родной город. Вот сейчас я в Саратове и лучше знаю, что народ говорит об Аяцкове, чем о Хлопонине. Давно не был на родине, но знаю по рассказам много забавного. Одному из писателей, например, когда просили денег на журнал «День и ночь», Хлопонин ответил в том духе, что сейчас не время зрелищ, а время денег, поэтому поддержки сейчас не получите. Другой пример. Рассказывали мне про юбилейную дату писателя Виктора Астафьева. Это было что-то чудовищное. Хлопонин в речи сказал, что да, это большое событие, наш великий писатель, я его, правда, не читал, но поддерживаю. Само мероприятие прошло в духе советского или постсоветского безобразия. Из писателей пригласили всего троих – Михаила Кураева из Питера, Валентина Курбатова из Пскова, из Иркутска – Анатолия Кобенкова. Местные писатели были где-то на задворках. Больше всего поразило то, что на усадьбе, где жил Астафьев (там еще в палисадничке стоит стол, за которым Астафьев водку пил с приезжими), так там поставили огромный памятник, постамент выше человеческого роста. Наверху сидит сам Астафьев, царство ему небесное, и с ним здравствующая его вдова Мария Петровна, оба почему-то босые. Дальше – почище. В доме бабушки, которая его воспитала, которой он посвятил свой «Последний поклон», в первой комнате восковой Астафьев на тебя смотрит. Во второй комнате – тоже восковой Астафьев, но юный. А в третьей комнате – маленький Витя Астафьев и его брат Леша. Тоже, понятно, восковые.

Анастасия Карякина: Что вам интересно из современной литературы? Что вы сами лично читаете?

Е.П.: Читаю своих друзей – Василия Аксенова, Александра Кабакова, Андрея Битова. Ранняя проза Владимира Сорокина мне кажется приличной. Виктор Пелевин мне интересен тоже ранний, до «Чапаев и пустота». Улицкая? Она имеет своего читателя, но это не моя литература. У меня свой круг интересов, хотя читаю все, что дадут. Даст Людмила свою книжку – и ее буду читать. Очень люблю моего однофамильца и друга питерца Валерия Попова. Из модных меня интересует скорее Чарлз Буковски. Удивляет, что мы ничего не знаем, что творится в литературе бывших соцстран. В Венгрии есть замечательный писатель Петер Эстерхази. Я его знаю, у него такая же популярность в Венгрии, как у нас у Аксенова была в 60-е годы. Вот о таких контактах надо думать. Слава Богу, что вообще сейчас еще читают. У меня 14 лет сыну – странные у них происходят взаимоотношения с культурой. С утра до ночи он слушал Егора Летова. Потом спрашивает: «Что это за книжка такая – «Сто лет одиночества»? – Есть такая, а тебе что за дело? – Да Егор поет». И он прочитал Маркеса через Егора Летова. Потом так же пошли обэриуты, «Бесы» прочитаны как детектив под влиянием того же Летова... Смотрю, читает Тургенева по школьной программе. И лицо такое, как будто кошку дохлую видит. Ну как, спрашиваю, Тургенев? Отстой, говорит, и продолжает читать. Я заметил, что в их молодежной компании постепенно становится модным быть начитанным.

А.К.: Ивана Верховых не видели в столице?

Е.П.: Да я его от милиции спас! Написал про него материал в «Столичной газете», с огромной фотографией, где Иван с Евгением Мироновым и Евгением Гришковцом. У Ивана вышел конфликт с милицией, и не было с собой паспорта. Он показал эту фотографию из газеты, и его отпустили, пожурив: «Вы уж поосторожней, товарищ режиссер!»

Общий вопрос: До марта вы работали в «Столичной газете». История ее закрытия (единственной газеты, которая за год сумела раскрутить себя до приличных тиражей, на нее стали уже ссылаться, как на серьезный источник и вдруг – скоротечное закрытие, свершившееся почти в одночасье) – вся эта история обросла легендами и слухами. Как вас увольняли?

Е.П.: Уволено было в один день 358 сотрудников, из них примерно 150 с лишним – пишущих. Огромная редакция, все работало круглые сутки – можно было увидеть ночью спящего человека на диване, который отписался в номер, рядом с ним пустая бутылка из-под водки, он отдыхает от трудов праведных. По поводу закрытия курсировало много слухов. От одного человека слышал, что газета разорилась. Но так не бывает – это был уже раскрученный бренд и его могли перекупить. Думали, что появится новый редактор и новый издатель и, как говорил мой коллега, на первой странице у нас будут объявления о ВИП-свиданиях, на второй и третьей тоже о свиданиях и саунах, а на четвертой – колонка Кабакова. Кабакова, вообще, можно занести в книгу рекордов Гиннесса – он писал свою авторскую колонку каждый день, выуживая какой-нибудь интересный факт из Интернета или отталкиваясь от известного события. Профессионал есть профессионал. Мне, чтобы написать такую заметку нужно два-три дня. Во время выборов он писал уже по две заметки в день. Причем, о выборах остро и интересно нельзя было писать из-за закона «О выборах». Тогда он придумал жанр «Письма русского путешественника». Как будто он уехал 200 лет назад из богатой счастливой России в дикую страну, где происходят выборы. И описывал происходившие там вещи. Были такие персонажи, как, например, Салоедов вместо Жириновского, полицмейстер Жракин (Грызлов). Что касается СПС, то там был кудрявый юноша Французов и азиатская принцесса Намненадо. По стилю и задумке все это напоминало Свифта, скопище совершеннейших монстров. Все эти истории он писал в течение двух месяцев, и каждая вызывала гомерический хохот.

С.Б.: Ты про самый главный слух не сказал, из-за чего «Столичную» прикрыли.

Е.П.: Только слышал опять же, что якобы ненавистный всем рыжий человек (с которым неофициально связывали источники финансирования «Столичной») рассказал, когда его спросили, зачем он избавляется от газеты, некую историю. Он был на митинге в защиту Ходорковского, там был разный народ. И какой-то пьяный мужик закричал: «Да вот стоит Чубайс! Его тоже надо арестовать!» И два мента, не разобравшись, рефлекторно кинулись навстречу к нему, потом остановились, конечно. Он сказал, что этот жест он хорошо запомнил. После этого он и решил, что избавляется от всех медиа-активов. На что один его собеседник сделал вывод: «Дурак ты, дурак, как ты все продашь – тут-то тебя и посадят». Как бы то ни было, газета прикрылась. Хотя заплатили всю задержанную зарплату, выходных пособий и компенсаций никаких не было.

Наталья Маус: Сейчас где вы работаете, чем занимаетесь?

Е.П.: Есть такой фонд «Центр правовой поддержки «Справедливость!», который работает на гранте. Делается мониторинг прессы, выискиваются истории в области нарушения прав человека, судейского и милицейского произвола. Александр Кабаков – главный редактор фонда, а я выезжаю на место, все выясняю и делаю материал, который вывешивается на сайте www.naprotiv.ru, откуда их разрешается безвозмездно перепечатывать, разумеется, со ссылкой. Заметки разные – журналисты пишут фабулу, я пишу проблемные очерки, об общих тенденциях. Например, история из Ярославля. Работяга ехал на собственной машине, которую он собрал по гайкам, по деталям, на дачу. Он непьющий, я его видел, с ним общался. В него въехала пьяная судья на «девятке». Естественно, она с места происшествия вопреки закону уехала, и ее пьянство за рулем недоказуемо. При разбирательстве дела вывели, что установить причину ДТП невозможно, хотя есть шесть свидетелей, которые показывают, что судья въехала в машину работяги. Ну, слава Богу, все живы остались – в машине еще ехали ее мать и дочь. Прошел год, все забыли об аварии, кроме судьи. Она узнала, что работяга купил еще две списанных машины и собрал из них опять по частям другую. Почему-то она решила, что это «Газель», и подала на него в суд. Суд присудил ему выплатить судье 95 тысяч рублей, а он получает 4 тысячи. Причем мужик узнал об этом, когда ему уже принесли судебное постановление, и приставы арестовали машину. И пошли суды, апелляции, отказы – все как надо.

Но от наглости и беспредела случился прокол. Местная газета написала об этом происшествии статью. Судья, обнаглев, инициировала еще один суд, в результате которого газете запретили печатать любой материал об этом ДТП до решения дела. А дело может длиться до шести лет. Журналисты подали апелляцию, но им отказали. Сейчас дело о введении цензуры в городе Ярославле находится в Страсбургском суде. Анекдот – встретились на дороге два одиночества, и теперь дело разбирается в Страсбурге. Я встречался со всеми действующими лицами и описывал эту парадоксальную историю.

А.К.: И что, таких историй много? Вы как писатель изучаете жизнь?

Е.П.: Что мне скрывать, я пошел туда, чтобы работать и зарабатывать деньги. Но я занимаюсь тем, что мне интересно. Мне не интересно в чистом виде сегодня писать прозу, роман. В журнале «Вестник Европы», где я тружусь в качестве заместителя главного редактора, в прошлом году печатал в каждом номере рассказы с двумя персонажами, что и сейчас продолжаю делать. Но гораздо интереснее наблюдать и описывать реальные жизненные истории. Такого ни в одном романе подчас не прочитаешь.

Ольга Чесакова: Расскажите тогда еще одну «живую» историю.

Е.П.: Храбрый человек, замначальника МУРа, полковник, в 4 часа утра возвращался домой, утверждает, что трезвый, с расследования тройного убийства в Марьиной роще. У подъезде встретил пьяную распущенную молодежь, которая возвращалась с дня рождения. По его словам, он сделал им замечание, утверждает, что представился по всей форме и предъявил удостоверение в развернутом виде. Уже забавно для такой ситуации. Молодые тоже хороши. Из протокола: «Когда неизвестный мужчина вынул пистолет и направил на нас, мы сказали, что он ошибается и предложили ему выпить чаю с тортом». Мент стал махать пистолетом, а молодые подумали, что он бандюга, так как он позвонил куда-то (на самом деле своим, в МУР) и сказал – срочно ребят посылай, сейчас разберемся. Он вышел из подъезда, а ребята подумали, что он отвалил. Подождали немного и выходят. Тот стоит перед подъездом и держит их на мушке. Стоять! К стене! Молодежь на него бросилась, он выстрелил. Из протокола: «Я выстрелил в асфальт, чтобы пуля рикошетом не попала в граждан». Приехала милиция, причем не соратники полковника, а та, которую вызвали уже ребята. Они для начала кинулись вязать полковника. Потом поняли, что он мент, и занялись молодежью, а его повезли в больницу, так как ребята ему нос поломали и отмолотили немного. Все это было бы смешно, если бы не было так грустно. Ребята с августа сидят в Матросской тишине. И вместо того, чтобы обвинить их в драке, пьянке и хулиганстве, им шьют нападение на должностное лицо при исполнении служебных обязанностей. А это от 5 до 10 лет. Я эту историю описываю, все точки зрения и что происходит. Здесь никто не сахар. Мы же понимаем, как все было, люди русские.

О.Ч.: Какая история привела вас в Саратов?

Е.П.: Дело шоферов «Скорой помощи». Фильм Абдрашитова «Магнитная буря» – какой-то опереточный вариант этого сюжета. Там много разных историй, я расскажу одну из линий. Слили автохозяйство «Скорой помощи» с самой «Скорой». Рабочие, как утверждает одна сторона, стали получать меньше. Потом им объяснили, что их обманывают, они встретили правозащитника Ахтырко – и пошли суды и иски. Даму, которая их научила обратиться в суд, уже уволили. Как она утверждает, из-за того, что начальство ее ненавидело и сексуально домогалось. Есть иное мнение – что она никудышный работник. По другим расчетам, рабочие остались получать примерно столько же, сколько и раньше. Но при этом их пересадили на другие, старые, машины, изменили график работы. Дальше – как у Гриффита в «Рождении нации» или в «Матери» Горького. Пошли митинги, встречи. На митинг пришло, как утверждают рабочие, 200 человек, некоторые готовы были написать иски. На самом деле пришло 40 человек. Суд в иске отказал, они подали апелляцию. На зачинщиков завели уголовные дела. Есть еще драматическая история мойки «Скорой помощи», которой водителям не разрешают пользоваться, так как там крутые тачки моют, и водителям приходится полоскать машины из ведра. Что в результате? Один шофер первого класса уволился, второй увольняется, а третьему несколько лет до пенсии, он тихо сидит. Больше никто не бунтует.

Дмитрий Иванов: Как вы относитесь к тому, что вас называют самым веселым анархистом в русской литературе?

Е.П.: Насчет веселого согласен, а вот про анархизм... Если понимать его как полное отсутствие порядка, это мне не по душе. Другое дело, когда государство притесняет людей, но анархия – хаос, это гибель. И никогда нигде вы у меня не вычитаете такого. Я куда больше люблю слово «патриотизм». Самый известный мой роман, впервые напечатанный, между прочим, у вас в Саратове, в журнале «Волга», называется «Душа патриота». Надменное изречение «Патриотизм – последнее убежище (или прибежище – точно не помню) негодяев», совершенно неприемлемо для российской специфики, которая заключается в том, что в России веками происходит одна и та же история – россияне любят свою родину больше, чем она их.

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 19(81), 21-27 мая 2004 г.