Его стихи в народе называют гариками, а ироничность этого человека вызывает удивление и восторг, пожалуй, даже у флегматичных натур. Недавно поэт Игорь Губерман посетил Саратов. На его творческом вечере в филармонии был полный аншлаг. При любезном содействии организатора гастролей Константина Алефиренко поэт дал эксклюзивное интервью «Новым временам».

– Ироничность – это дар Божий?

– Скорее – мета. Такая же, как косоглазие, слепота, хромота, горб.

– Почему Вы проводите параллель только с физическими уродствами?

– Чтобы ненароком не завысить уровень явления.

– Существует мнение, что и юмористы, и сатирики в частной жизни довольно серьезные люди.

– Абсолютно верно. Я угрюмый, злобный, неразговорчивый, капризный тип.

– Раз так, вы наверняка и ревнивы. Муза – дама, к кому Вы ее ревнуете?

– К поэтам Игорю Иртеньеву, Тимуру Кибирову. Белой завистью завидую москвичу Борису Крутиеру. Он сочиняет фантастически остроумные афоризмы.

– Еще один не лишенный ироничности человек – Шендерович – обрел всероссийскую популярность, ведя программу «Куклы» на НТВ. Вам хотелось бы быть телеведущим?

– Боже упаси! Я частный человек. Всякая публичность мне обременительна. А на улицах меня и так узнают. Причем не только в России, но и за рубежом.

– Когда вы осознали, что поэт Губерман узнаваем в народе?

– Когда был в ссылке в Красноярском крае. Там по трассе ездили углевозы, и один шофер поинтересовался: Вы Губерман? Да, – подтвердил я. – А как вы меня узнали? Он рассмеялся: в здешних местах, сказали ему, появился занятный хер, который говорит «извините» и «спасибо».

– В ссылку Вы попали за стихи?

– Скажем так: за непочтение к советской власти.

Из гариков Губермана
За года, что ничуть я не числю утратой,
За кромешного рабства глухие года
Столько русской земли накопал я лопатой,
Что частицу души в ней зарыл навсегда.

– У Андрея Макаревича есть песня про то, что не надо, мол, прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас. Вам приходилось в жизни прогибаться?

– Ну конечно. Я же работал. Ходил на службу, а любая служба – это насилие над собой. Я ведь не только стихи пишу, мне и «негритянские» романы довелось сочинять. Семью же кормить надо.

– Ваша профессия «в миру»?

– Инженер. Я окончил железнодорожный институт.

– Из какой Вы семьи?

– Семья была самая что ни на есть советская, изрядно покореженная рабством. Семья за меня всегда боялась. Я довольно рано ощутил в себе дух легкомыслия. Наверно, можно назвать это чувством свободы.

Из гариков Губермана
Нет, я не лидер, не трибун –
С толпой взаимно мы прохладны,
Те, кто рожден вести табун,
Должны быть сами очень стадны.

– Наверняка во время ваших встреч с читателями были какие-то казусы. Расскажите о них.

– Однажды, во время чтения моих стихов, одна женщина... описалась. Я читал, а туалет как раз был за моей спиной. Когда я читал, эта дама периодически подергивалась. Наивный – я думал, что от восторга моим творчеством. Оказалось, сугубо физиологический рефлекс. В конце концов ей стало наплевать на все приличия и она ломанулась в сторону туалета. Потом ей было очень неловко выходить и спускаться в зал, но я поддержал ее парой душевных фраз, и дама царственной походкой вернулась на свое место.

– Кто ваш предтеча, кто ваши литературные учителя?

– Я не могу назвать свой стиль писания особо оригинальным. В позапрошлом веке был поэт Мятлев. В ХХ-м – Дон Аминадо, Валентин Берестов, Борис Заходер тоже сочиняли ироничные, лаконичные строки. Не говоря уже об Омаре Хайяме. Что же касается литературных учителей, у меня их, по-моему, не было. А вот настоящие литературные потрясения случались. Помню, когда я прочитал Сашу Черного, я, что называется, сошел с ума от масштаба этого явления. Я был без ума от Николая Заболоцкого, хотя это чистопородная лирика, без малейшей сатиры. Если откровенно, то я и поэтом-то себя именовать не решаюсь. Поэты – это Ахматова, Цветаева, Пастернак. А я занимаюсь стихосложением.

– Если Вы относитесь к своей деятельности столь критически, почему бы не переменить род занятий?

– А это единственное, что я умею делать. Картины писать не могу. Музыкантом не являюсь. Наверно, я мог бы быть шутом при царе, но царей сейчас нет.

– Зато появились бесчисленные царьки...

– Ну, эта мелкота пузатая меня не вдохновляет. Быть шутом – так у царя. Когда я пишу, я, безусловно, надеваю маску эдакого придурка. Но маски действуют не только в литературе. В России есть гениальный и очень опасный шут – Жириновский.

Из гариков Губермана
Система на страхе и крови,
На лжи и на нервах издерганных
Сама себе гибель готовит
От рака в карательных органах.

– Кто Вы по гороскопу?

– Рак.

– Согласно астрологии под этим знаком рождаются идеальные семьянины.

– Я и есть идеальный семьянин. Правда, это не мешает мне приставать к женщинам.

– Какой тип женщин вас особенно привлекает?

– В молодости привлекали все без исключения. Сейчас – тем более.

– Ну, а масть? Блондинки, брюнетки?

– Не имеет значения, я и шатенок очень люблю.

– А тип женщин, которых побаиваетесь?

– Я бы их определил как интенсивных. Вообще, женщины мне кажутся более высшими и стойкими существами, чем мужчины. По эмиграции отчетливо видно: женщины держатся, а мужики разлениваются, распускаются, ломаются.

– После смерти вы рассчитываете попасть в рай или в ад?

– Я на рай и не рассчитываю. В раю лучше климат, в аду – компания. Я однозначно выбираю компанию.

Из гариков Губермана
Случайно встретившись в аду
С отпетой шлюхой, мной воспетой,
Вернусь я на сковороду
Уже, возможно, с сигаретой.

– В вашей семье вы один литератор?

– Нет, моя теща Лидия Лебединская писательница. Так что жена окружена пишущим людом.

– Графоманы вас одолевают?

– Есть такая беда. Практически каждые две-три недели пару графоманских рукописей мне почта приносит. И на творческих вечерах соответствующие вирши мне тоже передают.

– Неужели читаете и отвечаете?!

– Просматриваю и отвечаю. Графоманы ведь люди очень настойчивые. Помню, у меня один раз состоялся занятный разговор на тему: «А удобно ли выбрасывать в мусорный бак графоманские книги именно в том городе, где тебе их подарили».

– Если правда, что лучшие стихи попадают в личный сборник Господа Бога, то какое из ваших творений могло бы попасть туда?

– Никаких предположений! Я полагаю, что Всевышний решает эту задачу самостоятельно, без людских подсказок, и главное – спустя какое-то время после смерти поэта.

Из гариков Губермана
Я пришел к тебе с приветом,
Я прочел твои тетради,
В прошлом веке неким Фетом
Ты был жутко обокраден.

– Поделитесь, как вы снимаете стрессы?

– А у меня их не бывает. Стресс – это ведь удар судьбы. А жизнь приучила меня быть заранее готовым к любым ударам.

– Вы человек мира или какой-то отдельной страны?

– Я думаю, что я человек государства по имени Израиль. Я чувствую там себя абсолютно комфортно. Я ощущаю там себя дома. В России я тоже ощущаю себя комфортно, но предпочитаю приезжать сюда в гости. С огромным удовольствием. Один-два раза в год.

– А желания вернуться в Россию не возникает?

– Ни за что!

Из гариков Губермана
Не могу эту жизнь продолжать,
А порвать с ней мучительно сложно.
Тяжелее всего уезжать
Нам оттуда, где жить невозможно.

– Полагаю, что вы слукавили, отрекомендовавшись угрюмцем. Наверняка в жизни было немало веселых розыгрышей.

– На протяжении многих лет под Новый год я изображаю в нашей компании Деда Мороза. Однажды роль Снегурочки выпала на долю Юлика Кима. Мы ему сделали грудь из двух моих диванных подушек, нацепили рыжий парик. Юлик-то весь из себя кореец, в очках, а тут еще я отрекомендовал его наизамечательнейшим образом: мол, обратите внимание на Снегурочку. Это – бывшая б..., которая не прекратила заниматься своим почетным ремеслом. В ту ночь Снегурочка-Ким была душой компании. Ну, а я своей благочестивой, благообразной старческой бородой всего лишь оттенял свою внучку.

– В ваших стихах непечатные слова не смотрятся вульгарными. Да и в беседе не режут слух.

– О, это интересная тема. Зато я встречал людей, в устах которых и приличные слова могут звучать непристойно. Человек наделяет слова своей силой. Лексика – это отражение вкуса, мировоззрения.

– И что такое, по-вашему, пошлость?

– Многие пытались найти определение для этого чисто русского слова. Даже Набоков пытался – и безуспешно. Мне кажется, что пошлость – это все равно что тень на засаленной стене. И пошлость, увы, сопровождает человека всю жизнь. Потому что есть ведь свет и тень, и есть красота и безобразие, вкус и пошлость.

– А толкование красоты у вас имеется?

– Это абсолютно не объективная вещь. Ведь какая-нибудь негритянка с острова Борнео, у которой проколото все, что только можно проколоть, может быть очень красива. Во всяком случае, по мнению островитян.

– Можно ли ваш юмор назвать чисто национальным, еврейским? И что вообще такое – еврейский юмор?

– Я убежден, что евреи выжили во многом благодаря умению смеяться над собой. Над жизнью. Над смертью. Мой юмор безусловно еврейский, потому что на дне – горчинка. Сам я себя определяю как русского интеллигента, как еврея славянского разлива. Я видел немало евреев из других стран. Они – другие. Более одномерные, что ли.

– Получается, что Россия отмечает особой метой всей живущих или живших в ней?

– Получается, что да. Русско-еврейский воздух, смешение культур, традиций создает совершенно особый тип людей.

Из гариков Губермана
За долгие столетия, что длится
Кромешная резня в земном раю,
Мы славно научились веселиться
У рва на шевелящемся краю.

– Вы много поездили по миру. Есть ли на свете города, в которых вам особенно комфортно?

– В числе таких городов ваш Саратов. Города – это прежде всего люди. А в Саратове живут два человека, которых я искренне люблю. Это – Володя Глейзер и Лев Горелик. Шутки Глейзера можно легко превращать в стихи. Более остроумного человека я лично не встречал.

– Он остроумнее Вас?

– Намного. В молодости я, может быть, с ним еще потягался, а сейчас – нет. Возраст, знаете ли...

Из гариков Губермана
Мы были тощие повесы,
Ходили в свитерах заношенных,
И самолучшие принцессы
Валялись с нами на горошинах.

Рад, что я интеллигент,
Что живу светло и внятно,
Жаль, что лучший инструмент
Годы тупят безвозвратно.

– Вопрос под занавес: когда Россия обретет человеческое лицо?

– Когда сменится поколения три. При условии хорошего расклада.

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 45(60), 11-18 декабря 2003 г.