Саратовский академический театр оперы и балета вынес на суд балетоманов премьеру – балет «Казанова». Художественным центром спектакля, его образом, символом стала огромная венецианская маска, возвышающаяся над сценой. Маска с таинственными провалами черных, вызолоченных под бровями глаз, с сапфирово-синим камнем посередине лба как бы венчала собой парчовый плащ, расходящиеся полы которого имитировали сцену.

Балет открывается сценой сумеречного дня. И сумерками жизни. Престарелый Казанова перечитывает письма женщин, которых он любил когда-то и которые любили его. Белый парик, белые листки бумаги, устилающие пол. В воображении великого любовника возникают образы его возлюбленных. Появление танцовщиц сродни появлению мечты. Эти женщины казались слишком обворожительными для того, чтобы быть реальными. Первая сцена спектакля сильна не столько хореографией в ее традиционном понимании, сколько изысканной стильностью. В почти призрачном скольжении по сцене любовниц Казановы ощущалась светлая печаль по ушедшей юности, по исчезнувшей красоте.

Следующая сцена вообще взорвала представления о той хореографии, к которой мы привыкли. В центре сцены – металлическая клетка, куда одетые в зловещие черные сутаны служители инквизиции загнали Казанову. Исполнитель партии великого венецианца проделал внутри этой металлической конструкции довольно сложные акробатические этюды, расцвеченные, правда, балетной грацией движений. Налицо был синтез старого доброго балета и художественной гимнастики. Кстати, сам постановщик спектакля хореограф Юрий Пузаков убежден, что самое интересное рождается на стыке разных искусств, когда «знатоки» уверены: ничего нового, оригинального сделать нельзя. Но находится один «дурачок», который ничего не знает про табу на эксперименты. Танцевальное скольжение, полагаю, одна из фирменных примет стиля этого хореографа: не случайно он является балетмейстером тренера по фигурному катанию Елены Чайковской.

Последовавшая за инквизицией картина бала демонстрировала силу и обаяние балета, зато сменившая ее сцена оказалась в духе озорного и эротичного «Декамерона». Дворецкий вынес на большом блюде сырые куриные яйца, и Казанова в преддверии бурной ночи начал подкрепляться ими. Ну а дальше... Дальше женщины, прослышавшие про исключительного любовника, выстроились в очередь в его покои. Каждая из жаждущих ласк несла в подарок своему любовнику маленькое яйцо – как символ жизни и наслаждения. Монашенка, разделившая ложе с Казановой, вернулась второй раз, требуя, должно быть, продолжения эротического банкета. В руках держа тот же символ, но фантастически увеличившийся. Чувственно-гротесковый танец монашенки являлся не просто танцем, это была характерная роль, исполненная легко, блистательно и иронично. По свидетельству самого хореографа, великий венецианец интересен ему прежде всего как человек, пылко и искренне любивший своих женщин. «Я ставил балет о том, кто искал любовь и дарил ее. Мне было интересно прикоснуться к трагедии его судьбы, именно трагедии, ведь всю жизнь Казанова искал некую идеальную женщину, искал во множестве одну и так и умер, не обретя своей мечты». «А что стало отправной точкой для создания хореографии спектакля?» – поинтересовалась я. «Фильм Феллини помните? Куклы, окружавшие Казанову, зачаровали меня. Все прочие идеи как бы выкристаллизовались из этого впечатления, все наросло на эту идею, как на некий стержень».

Куклы в балете присутствуют. Куклы в человеческий рост, сделанные по просьбе Казановы в память о трех его самых любимых женщинах, – дамы в белом, дамы в голубом и дамы в красном. Куклы добавляют зрелищности спектаклю и делают его по-столичному пышным, ибо не каждый провинциальный театр может позволить себе изготовление подобного элитарного реквизита. Очень существенен вклад в этот спектакль главного художника театра Сергея Болдырева и художника по костюмам Эры Покровской. Чувство вкуса и стиля отличает их работу. Сцена, когда Казанова танцует с оживающими в его сознании куклами (стильные игрушки очень элегантно заменяют балерины), заставила вспомнить «Коппелию». Очень хороши в постановке любовные адажио, в особенности дуэт Казановы с женщиной в голубом (Е. Каменщикова). Елена станцевала свою героиню нежно и проникновенно, ее пластику пронизывал лирический эротизм.

Еще одна по-настоящему яркая женская партия – это роль судьбы в исполнении Анны Зайцевой. Исполнитель заглавной партии Даниил Курынов танцует, нет, играет человека, о котором точнее всего было бы сказать словами поэта: «И снова я влюблен впервые».. Курынов всегда выгодно смотрелся в партиях романтических, быть может, даже немного «фарфоровых», но драматическая роль самого галантного из кавалеров оказалась ему очень к лицу. Пластичность танцовщика и его дар выгодно демонстрировать своих партнерш оказались как нельзя кстати для этой роли.

Финал балета. Серебряное свечение блесток на занавеси при полной темноте зала – как танец звезд в небе. Под пляску звезд женщина в черном, судьба, сжала в последнем смертельном объятии Казанову, он соскользнул на пол, и огромная маска, царившая над сценой, закрылась черной парчой. Земная жизнь венецианца завершилась. Музыкальное, хореографическое, живописное решение финала оказалось столь органичным, что зал аплодировал и бисировал щедро и долго.

Напоследок можно позволить себе и ложку дегтя. Слабым местом спектакля являлся кордебалет, танцевавший иногда по принципу «кто в лес, кто по дрова». Не самой яркой в артистической судьбе одаренного Игоря Малащенко явилась его партия кардинала. Алая сутана смотрелась эффектно, но больше ничем роль и не примечательна. Партия кардинала удручающе одномерна, зацепиться в ней не за что, вот и пришлось Игорю лишь гневно ходить по сцене. Ни актерские, ни чисто технические возможности танцовщика ему проявить было не в чем.

Хочется верить, что у балетного Казановы впереди долгая сценическая жизнь. Саратовцы получили по-настоящему зрелищный и оригинальный спектакль. Не без щепотки пикантности. На афишах, правда, не написано: «Детям до 16...», но если вы возьмете с собой в театр ребенка, у него могут возникнуть вопросы, на которые трудно отвечать.

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 39 (101), 8-14 октября 2004 г.