Российское образование лихорадит уже давно. А началось все с подписания Россией и еще рядом европейских стран конвенции о едином образовательном пространстве в небольшом итальянском городке Болонья. В связи с принятыми на себя обязательствами Россия должна перестроить свою образовательную систему так, чтобы она соответствовала единым европейским стандартам. Так что же ждет сегодняшних школьников в вузах? Чему будут посвящены пять лет их жизни в самый плодотворный и активный ее период? О новом содержании государственных образовательных стандартов, качестве образования, его проблемах и перспективах мы беседуем сегодня с членом-корреспондентом РАН, доктором физико-математических наук, профессором СГУ Дмитрием Ивановичем ТРУБЕЦКОВЫМ.

БОЛОНСКАЯ КОНВЕНЦИЯ – ПРИГОВОР РОССИЙСКОМУ ОБРАЗОВАНИЮ?

– Дмитрий Иванович, какие проблемы в российском образовании появились в связи с вступлением нашей страны в Болонский процесс?

– Первое – кому нужна эта интеграция? Студентам и ученым. Но безвизового пространства в области образования до сих пор нет. У нас безвизовое соглашение только с Германией, причем оно никак не связано с Болонским процессом. А к нам, в той ситуации, что мы сейчас находимся, никто учиться не приедет. Второе – нужно приводить в соответствие нашу систему образования. Оно более систематично, но, с точки зрения индивида, менее свободно.

– Это хорошо или плохо?

– Зависит от того, какие цели ставятся и на какой ступени развития находится государство. На Западе образование – это, скорее, форма социализации молодежи. Например, в Германии образование носит массовый характер: 13 лет школы и 10 лет вы можете учиться в университете. Этим решается социальная проблема: активные ребята получают образование вместо пособия по безработице. А для талантливых ребят существуют отдельные программы. Нам же нужен научно-технологический прорыв для конкуренции с Западом. Нам необходимо сохранить свободу выбора профессии, но так, чтобы эти профессии были важны государству. А оно не делает заказа, не говорит, что ему нужно. Если так будет продолжаться дальше, мы вскоре окажемся в стране, где у людей исключительно дипломы юристов и экономистов.

– Еще в Болонском процессе предусмотрены кредит-часы.

– Это еще одна проблема. Кредит-часы – это оценки, полученные в одном вузе, которые должны быть засчитаны в любом другом. В условиях нашей страны такая система превратит кафедры в так называемых «новых» университетах в ларьки по продаже этих кредит-часов. Это разрушает и кафедры, поскольку параллельно вводится система тьюторства, когда на 100-120 студентов – 1 преподаватель. Эта норма заложена в российском варианте Болонского процесса. Сюда же примыкает и проблема бакалавров, так как чиновники считают, что в бакалавриате не нужна специализация. И что из них после 3-4 лет обучения получится? Потом они могут продолжить обучение в магистратуре, но это всего 2 года, к тому же она еще и платная.

– Вы думаете, студенты не пойдут в магистратуру?

– Идут. Хотят идти. Но они не получат того уровня знаний, который позволит им учиться в ней, если у нас не будет специализации.

– Так надо убирать кучу разной ерунды, которую у нас читают всем подряд: этика, ОБЖ, религиоведение.

– Согласен. Я приведу пример. Мы создали новую специальность – физика открытых нелинейных систем, с квалификацией физик – системный аналитик, и мне пришлось защищать ее на экспертном совете министерства. Они задают вопрос: почему вы дали стандарт специалиста, а не бакалавра или магистра? Я ответил: потому что это легче. Я не знаю, какой должен дать стандарт, чтобы подготовить бакалавра. На это надо потратить несколько лет, создать эти стандарты, а уже потом готовить по ним студентов. Кстати, и у них отношение к бакалавриату настороженное, он им непонятен. Идут, честно говоря, те, кто послабее. В общем, я не против существования трех квалификаций, просто к этому надо подходить разумно, а не так, как сейчас: к 2007 году всем перейти на бакалавриат!

– У нас сейчас вообще ценность образования сильно девальвирована.

– Потому что сегодня в России 3,5 тысячи вузов вместо 700, что были в СССР. К сожалению, когда «новый университет» уже действует, министерству не так легко его закрыть или изменить название. В этих вузах нет как таковых научных школ. Ведь любое научное направление отчасти строится так же, как и в теологии: есть пророки, есть апостолы и есть приходские священники. Пророки стоят во главе научной школы, апостолы знания пророков доносят до масс, уточняют их, расширяют, а уж роль приходского священника – донести эти знания до, грубо говоря, даже жителя сельской местности.

– Но ведь тот же СГУ образовал 100, если не больше, представительств в районах области. Разве у университета есть возможность обеспечить там надлежащее качество образования?

– Вот в том и беда. Я считаю, что такого количества представительств быть не может. По существу, мы перенесли туда заочное обучение, разница только в том, что не они к нам приезжают, а мы к ним. Конечно, там наверняка есть нарушения, связанные хотя бы с тем, что преподаватель по Положению о представительстве не имеет права читать лекции и вести занятия, он может только консультировать и проверять задания.

– А лекции читают местные преподаватели?

– Если они есть. Или студенты учатся самостоятельно.

О ШКОЛЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО

– Такой немного неожиданный вопрос. А вам есть кого учить?

– Мы только что провели очередной прием в лицей прикладных наук в 8-й класс. Скажу, что если бы это происходило года 3 назад, то среди всех тех, кого сегодня взяли, мы приняли бы человек 10. Настолько упал уровень обучения. Мне учителя в лицее уже давно говорят, мол, ты-то в лицее всего три урока ведешь, а мы тут каждый день, и то, что мы рассказывали детям несколько лет назад, сегодняшним мы уже рассказать не можем, они этого не понимают. Разумеется, процент талантливых детей как был 7%, так и остался, но другие-то дети раньше дотягивали до планочки. Мы на собеседовании исходим из 10 баллов, в этом году принимали уже с 5-ю.

– Давайте еще поговорим о школе, например, о тех идеях, что хотят воплотить в школьном образовании.

– Одна из основных идей – профильные школы. Есть опасность рыночного выбора профиля не учеником, а родителем. Или гуманитарий может оказаться в математической школе, если других рядом нет, а у родителей нет денег возить ребенка на другой конец города. А что делать лицеям и гимназиям, которые давно профилированы, а им предлагают объединить физику, химию и биологию в один предмет – естествознание?

– Дмитрий Иванович, по-вашему, введение ЕГЭ поможет победить коррупцию?

– Нет. Коррупция обнаружилась уже при первых опытах применения ЕГЭ, и она там более простая. Учитель, проходя мимо ученика, легко может ему помочь, ткнув пальцем в нужную клетку. Более того, и результаты можно исправить. К тому же они находятся не в руках учителя или вуза, а в руках чиновников. Ему просто прикажут, он нарисует. Еще говорят об унификации и объективности ЕГЭ. Тоже чушь. Главная проблема в том, что школа перейдет не к содержательному образованию, а к натаскиванию на ЕГЭ. Тогда учитель, в высшем понимании этого слова, просто не нужен. Детей нужно будет учить элементам запоминания, а не думания. Я горжусь тем, что, когда был председателем Совета ректоров области, сумел оттянуть вступление области в эксперимент до 2004 года, и все ректоры меня поддерживали. Хотя власть очень этого хотела, ведь на ЕГЭ деньги выделяются, а их можно по-разному потратить.

– ЕГЭ к тому же хотят привязать к ГИФО (государственные именные финансовые обязательства).

– Да, за высокие баллы выпускник получит 12,5 тысячи рублей в год для учебы, но этого недостаточно. А что делать тем, у кого сертификат тянет на 500-800 рублей? Ну, и кроме того, я уверен, министерство финансов будет регулировать число школьников с высокими баллами, потому что им невыгодно тратить много денег. Никуда не исчезнет проблема бедных-богатых, так как богатые сумеют доплатить за свое обучение, а деньги бедных потекут в слабые вузы. Я думаю, ЕГЭ нужно оставить как проверку школьных знаний, а дальше должны решать вузы. Сейчас усилиями Виктора Садовничего (ректор МГУ, председатель Союза ректоров России – прим. ред.) возможны перемены в лучшую сторону, хотя пока это все еще на уровне разговоров.

МЫ ТОЖЕ ХОТИМ УЧАСТВОВАТЬ

– Насколько, на ваш взгляд, реален переговорный процесс между ректорами вузов и чиновниками? Большинство публикаций свидетельствует о том, что ученых не допускают к принятию решений.

– И так дело обстоит не только в федеральном центре, но и в регионах. Вот у нас обл-дума приняла во втором чтении областной закон об образовании. А он обсуждался с учителями, ректорами?

– Я присутствовала на заседании профильного комитета, было много юристов и работников муниципалитетов, курирующих у себя в районах образование.

– А этот вопрос касается каждого жителя области, его нужно обсуждать публично. Страшная вещь – молчание и вранье. Помните, в «Московских окнах» у Юлия Кима песенка есть: «Неужели корабль уже прибыл, не успев даже парус поднять; неужели единственный выбор – это врать или молчать?». У нас то же самое. Поднимается кто-то, его осаживают: отдохни. И все.