Блестящим мастером портрета был Владимир Боровиковский, одно из главных завоеваний которого – утверждение ценности обыденных человеческих чувств и переживаний. Этот художник далек от проницательного психологизма Левицкого, чаще всего он не давал столь глубокого и многостороннего постижения конкретной индивидуальности. Если Левицкого привлекали, прежде всего, стабильные черты характера, то Боровиковского – душевное состояние модели. Его искусство проникнуто идеями русского сентиментализма с присущим ему культом естественных семейных радостей, «нежнейших чувствований», с его поэзией частного уединенного бытия на лоне природы, исполненной спокойно-элегического настроения.

Боровиковского в большей мере интересует не духовный, а душевный мир человека, его эмоциональный настрой. При этом портретным характеристикам мастера нередко присущ элемент известной нормативности. В его творчестве отчетливо видны точки соприкосновения русского сентиментализма с классицизмом и романтизмом. Расцвет дарования живописца пришелся на рубеж XVIII-XIX столетий, когда были созданы наиболее значительные его произведения. Тогда написаны им и портреты из собрания нашего музея.

«Портрет графа Льва Кирилловича Разумовского» (1757-1818) создан в начале 1800-х годов. Изображен сын последнего гетмана Украины Кирилла Григорьевича Разумовского и дальней родственницы императрицы Елизаветы Петровны – Екатерины Ивановны Нарышкиной. Это одна из тех работ Боровиковского, когда задачу он видел в непредвзятом и точном воссоздании сущности конкретного индивида.

На темном нейтральном фоне, с которым почти сливаются дымчатые тона одежды, светлым пятном выделено лицо изображенного. Это лицо про­свещенного дворянина: в глазах светится мысль, взгляд пытливо-проницателен, губы тронуты скептической улыбкой. Сочетание иронии с чуть грустноватой раздумчивостью – свидетельство самоуглубленности и сложности внутреннего мира. Человек европейской образованности, уже умудренный жизнью, он до седых волос сохранил живую игру ума, естественность чувств и переживаний.

В воспоминаниях современников и работах историков сохранилось множество интересных сведений о семействе Разумовских: об отце изображенного, его братьях, сделавших блестящую служебную и научную карьеру (Алексей был министром просвещения России, Андрей – русский посол в Австрии, друживший с Гайдном, Моцартом, ставший покровителем Бетховена, Григорий – известный ученый-геолог), но немало любопытного и о нем самом. Привлекательный и остроумный, кутила и ловелас в молодые годы, он оказался храбрым офицером во время русско-турецкой войны. В 1789 году командовал егерскими полками под начальством А.В. Суворова, в чине генерал-майора сравнительно молодым в 1796 году вышел в отставку. После нескольких лет пребывания на Западе Лев Кириллович поселился в Москве и стал щедрым и широко просвещенным русским барином, заметной фигурой среди знати старой столицы. Он был масоном, дружил с историком Н.М. Карамзиным, был близок со многими просвещенными людьми той поры.

О нем много судачили, особенно о женитьбе его (по страстной и взаимной любви) на княгине Марии Григорьевне Голицыной (урожденной княгине Вяземской), которую он выиграл в карты у ее мужа Александра Николаевича Голицына. Скандальная эта история, взбудоражившая высший свет, неожиданно удачно разрешилась благодаря тактичному поступку императора Александра I, пригласившему ее на танец уже как графиню и тем как бы узаконившему ее новый статус, положив конец отторжению от близкой ей среды.

Супруги счастливо прожили до самой смерти графа. У меня нет уверенности в достаточной обоснованности предположений, что именно Лев Кириллович послужил прототипом грибоедовского Фамусова, а его карточный «подвиг» лег в основу лермонтовской «Тамбовской казначейши». Но кто ж его знает…

В «Портрете неизвестной с ребенком», созданном в середине 1800-х годов, изображенная сцена композицией своей напоминает иконный тип «Богоматери Умиление». Дан как бы светский вариант традиционного образа. Вводя в портрет ощущение замкнутого интерьера, живописец погружает изображенных в реальную среду, в атмосферу каждодневной домашней жизни, что было характерно для эстетики русского сентиментализма. Но при всей нежной чувствительности темы материнства, при всей идилличности мотива в портрете ощущаются строгость и холодноватая отстраненность.

В нем больше рассудочности, чем непосредственного чувства. Мать скорее горделиво представляет ребенка с осознанием исполненного долга, нежели умиляется им. Живопись портрета, построенная на сочетании интенсивно звучащих пятен белого и красного, становится более плотной. Свежий и смелый цветовой аккорд создает скорее ощущение праздничности, нежели тихой интимной радости. Торжественная застылость фигур, подчеркнутая четкостью контура, резковатой пластичностью трактовки, знаменует собой поворот к классицистскому пониманию семейных добродетелей, характерному для некоторых портретов мастера.

Художественный критик Сергей Маковский в журнале «Старые годы» высказал предположение, что изображен на руках матери один из множества внебрачных сыновей князя Александра Борисовича Куракина от его крепостных наложниц. Судя по сходству обликов и мундирчику с мальтийским орденом и звездой, он действительно мог быть потомком «бриллиантового князя», близкого императору Павлу – гроссмейстеру Мальтийского ордена рыцарей-госпитальеров. Вероятно, именно этот малыш станет со временем бароном Н.А. Сердобиным.

«Портрет неизвестного из семьи Бенкендорф» (середина 1800-х) проникнут уже предромантическими веяниями. Активный, деятельный характер героя подчеркнут и состоянием пейзажного фона, еще более усиливающего ощущение взволнованной приподнятости и порыва. В музей портрет поступил как портрет князя Волконского, и наши юные эксурсоводы 1960-х рассуждали что-то о близости декабристам, хотя исследователь творчества мастера Т.В. Алексеева изначально предполагала, что изображен вовсе не Сергей Волконский, а его отец. Позднее она же определила его как неизвестного из семейства Бенкендорфов. А.М. Горшман считал, что моделью послужил генерал И.И. Бенкендорф, дядя будущего шефа жандармов Александра Христофоровича Бенкедорфа. Так развитие искусствознания невольно приучает к большей осмотрительности в литературно-исторической трактовке старой портретной живописи.