Есть в моей биографии один занятный случай. Я вернулся в Саратов после московской аспирантуры, стал работать на кафедре – и тут меня неожиданно пригласили в Центральную музыкальную школу послушать экзамен подготовительной группы, так называемой «нулёвки». Почему вдруг выбор пал на меня – мне неведомо, но помню, что мне было даже лестно, потому что в те поры в ЦМШ работали потрясающие педагоги, о которых до сего времени легенды рассказывают, – М.Бобрицкая, Б.Цвиткис, А.Сонина, М.Рафалович. Прихожу на экзамен, слушаю. Выходит к роялю рыжий мальчишка, садится на гору подкладок и играет знаменитую пьесу «Петушок» – одним пальчиком правой руки и одним пальчиком левой. Бойко так сыграл, резво. Когда на обсуждении дошли до этого мальчишки, одна из преподавательниц строго сказала: «Да, технически он с «Петушком» справился, но вот образ не донёс». Я очень боялся в голос рассмеяться.

И прошло немало лет, прежде чем я понял коренную справедливость этих слов, в которых содержится основной принцип русской фортепианной школы – сразу учить Музыке, а не просто механическому передвижению пальцев на клавиатуре. Именно выразительность исполнения ценится в русской начальной школе в первую очередь. Об этом удивительном случае я вспоминаю всякий раз, когда преподаю на европейских мастерклассах. Потому что не только о музыке, но и о ремесле европейские дети не знают практически ничего.

Третий год подряд я встречаю свой день рождения в прелестном французском городке Кольмаре, где, с лёгкой руки Владимира Спивакова, преподаю на мастерклассе фортепиано несчастным французским детям. Тяжёлая это работа, доложу я вам. Десять дней подряд по шесть часов педагогической работы. И добро бы это действительно был настоящий мастеркласс, на котором можно говорить о высоких музыкальных материях, о проблемах трактовки, стилистики, звукоизвлечения. Нет, ученики, как правило, находятся на таком уровне, что говорить приходится о самых примитивных, первоначальных вещах: как палец поднимать, как техникой заниматься, как локоть держать. За эти десять дней я лихорадочно вспоминаю всё, чему меня учили в начальном классе музыкальной школы Дзержинского района города Ленинграда, – упражнения, гаммы, арпеджио, – всё то, что составляет техническую основу нашего фортепианного ремесла. Самое интересное: французские, немецкие, испанские дети и взрослые (а возрастной разброс учеников моего класса – от 12 до 26 лет!) безумно счастливы, – им раньше никто никогда этого не показывал. Вот и приходится объяснять каждому примитивные первоначальные правила, хотя они учатся уже на 4-5 курсах консерваторий, а некоторые даже уже дипломированы. Тут, правда, надо пояснить читателю, что консерватория в России и консерватория, положим, во Франции – вещи принципиально разные. У нас ведь трёхступенчатая система: семь лет школы, четыре года училища, пять лет консерватории; а у них – одноступенчатая: десять лет – и всё в консерватории. Но это не отменяет моего удивления: я ведь знаю, как играют у нас дети в 4-5 классах музыкальной школы, – по французским меркам они готовы играть выпускной экзамен в тамошней консерватории. А все они, между тем, в тамошних консерваториях учатся. И я всякий раз задаюсь вопросом: кто же в этих консерваториях преподаёт? И при этом отчётливо понимаю, почему русская педагогическая школа так ценится во всём мире: русские педагоги не умеют халтурить, они относятся к своей работе предельно ответственно. Вот почему уже третий год я становлюсь свидетелем сенсационных выступлений юных музыкантов Фонда Владимира Спивакова в Кольмаре. Эти дети производят такое ошеломляющее впечатление своей музыкальной раскованностью, свои мастерством и богатством внутреннего мира, что мне, например, становится немного не по себе: что с ними дальше-то будет? В нашей стране с ними возятся, пока они вызывают у наших больших руководителей слезу умиления: такой маленький, а уже скрипач. А дальше что? В вузы, естественно, там ещё пока хорошо преподают и к тому же бесплатно. А дальше?.. А дальше – на запад, в Европу, в Америку, потому что дальнейшая судьба выдающихся талантов наших никого в России не интересует. Если я сейчас начну вычислять баланс уехавших и оставшихся российских музыкантов, то соотношение будет примерно десять к одному.

Впрочем, хватит о грустном. Лучше я расскажу о том, как светятся глаза Володи Спивакова, когда он видит своих подопечных. В прессе много писалось о том, что он покупает на свои деньги инструменты для стипендиатов фонда и не только для них (один из инструментов, кстати, подарен Саратову) – это всё верно, но надо ещё и видеть, как он по-настоящему любит своих подопечных, как гордится ими.

– Слушай, – говорит он вдруг в антракте одного из фестивальных концертов, – пошли вечером пиццу съедим, мне что-то надоела эта официальщина. Я подхожу к гостинице, где мы договорились встретиться, а там уже стоят его питомцы, во главе с неутомимой и потрясающей Екатериной Ширман – распорядительным директором фонда. Ждём Маэстро, а пока изучаем рекламные объявления отеля «Марешаль», где, оказывается, все номера носят имена композиторов. Самые дорогие «Бах» и «Вагнер» – аж 235 евро в сутки. «Мендельсон», «Брамс» всего 80 евро. А в «Оффенбахе» и «Малере» почему-то запрещено курить.

Наконец, появляется Володя в каком-то странном наряде – куртка спереди оттопырена и будто бы даже шевелится.

– А ты в каком номере живёшь? – спрашиваю я.

– Я с семейством всегда в «Бахе».

– Там-то хоть курить можно?

– Некоторые даже ухитряются писать там на ковёр, – говорит Володя, расстёгивает молнию куртки, и из-за отворота появляется забавнейшая мордочка йоркширского терьера.

– Как зовут?

– Сара.

– А что такое имя странное?

– А потому что кривоногая и вредная.

В компании с ребятами и Сарой идём в пиццерию, и пока ждём заказанное, Володя внимательно разговаривает с каждым из своих стипендиатов, назначает занятия (это при его-то фантастически тяжёлом режиме!), обсуждает прошедший концерт, делает тонкие и детальные замечания. Молодёжь постепенно перестаёт стесняться, потому что Володя сыплет шутками, рассказывает анекдоты. Так сидим почти до полуночи. Володя, естественно, расплачивается за всех, мы провожаем его до гостиницы – завтра у него утром репетиция с оркестром, днём занятия со стипендиатами, вечером концерт, в котором он и дирижёр и солист. Сумасшедший режим, выдержать который в состоянии только внутренне необычайно организованный человек.

А у меня завтра снова мастеркласс, снова мне нужно будет провозглашать истины для первого класса. «Вот бы, – думаю, – с такими ребятами позаниматься, со стипендиатами фонда Спивакова, – это был бы настоящий мастер-класс!»

Впрочем, спустя несколько дней, когда в Кольмаре прошёл концерт наших французских и немецких учеников, все мы – педагоги из России – испытали даже некоторое чувство гордого удовлетворения: всё-таки чему-то за эти дни мы их успели научить, и выступили они достойно.

А что касается спиваковских ребят, вы можете убедиться в их музыкальных талантах, если придёте в зал филармонии 23 и 24 сентября – будут играть четыре стипендиата, некоторые из них уже пол-Европы объездили.

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 33 (48), 12-18 сентября 2003 г.