– Сергей, я поздравляю Вас с приглашением работать во МХАТе и с Вашей недавней женитьбой.

– Спасибо большое.

– Для Вас самого-то эти события – неожиданность или виртуозно спланированная акция, которую Вы скрывали от других.

– Думаю, что тщательно планировать – не для меня. Одно событие просто повлекло за собой другое. С моей женой Юлей я знаком восемнадцать лет. Знаю ее с тех пор, как она семнадцатилетней девчонкой пришла работать в театр. Одевальщицей.

– И это была взаимная любовь с первого взгляда?

– Наверное, в реальной жизни все сложнее, чем в этих словах: с первого взгляда, со второго... Скажу так: я сразу обратил на нее внимание. Чем меня пленила? Да разве можно объяснить, почему влюбляешься именно в эту женщину, а не в другую, именно в такие вот глаза, губы, волосы... Кстати, и здесь есть противоречие. Юля стрижется довольно коротко, а мне, как и каждому нормальному мужику, нравятся локоны. Так вот, я разрешаю ей ее короткую стрижку, потому что она это она.

За эти годы у нас чего только не было! Мне нравилось, к примеру, залезать по водосточным трубам в окно комнаты, где она меня ждала, и забрасывать ее, спящую, цветами. И любоваться ею спящей. Мне нравится ежедневно – так уж у нас сложилось – подавать Юле кофе в постель. Понимаете, я сам получал и получаю от этого огромное удовольствие. Юля – особый человек. Очень нежный, искренний и верный. Откровенно говоря, она перевидала со мной немало неприятностей. Я никогда не был идеальным. Одно увлечение алкоголем чего стоит! Юлька столько раз вытаскивала меня – простите за натурализм, и пьяного и с...го, из таких передряг, из таких компаний. Я, кстати, из-за нее навсегда покончил с выпивкой. Мне пришла мысль, что если я сдохну из-за своих пьянок как собака где-нибудь под забором, я этой своей глупой дурацкой смертью подкошу, уничтожу, утащу за собой лучшую в моей жизни женщину, которая меня действительно любит. Любит такого, каков я есть. Без желания меня переделать, украсить. Юля, если хотите, вернула моей жизни смысл. Повторюсь: переезд в Москву ускорил нашу регистрацию. В сущности, мы два года достаточно комфортно жили в гражданском браке. Заявление написали прямо в ЗАГСе в день свадьбы, платье Юля выбирала за день до события. Ну а кольцо... Кольцо я подарил ей на 8 Марта.

– Кольцо засияло на руке любимой женщины восьмого марта, а в ЗАГС вы пошли только тридцать первого...

– А раньше было как-то лень идти. Но после того как стало ясно, что я уезжаю работать в Москву, не жениться было уже нельзя, не мог же я уехать в столицу, и на целых полгода оставить Юлю в Саратове свободной женщиной.

– Вы ревнивы?

– О, да. Кроме того, у меня богатая фантазия. Я такого могу нафантазировать! Ну и конечно, бывает, я с удовольствием играю ревность, а умница Юля мои игры прекрасно понимает.

– В партнерш по сцене доводилось влюбляться?

– Легко! Порой очень бурные романы закручивались. Но теперь все. Колечко на пальце, колечко. Кандалы! (смеется. – С.М.)

– То, что жена моложе Вас на пятнадцать лет – не смущает?

– Нет, это лишь усиливает мою особенную нежность к ней. Юля не просто моя женщина, это мой ребенок, которого я опекаю, за которого я отвечаю. Да и потом, что такое пятнадцать лет разницы?!

– Вы знакомы много лет. За счет чего, по-вашему, быт и всяческие передряги не убили вашу любовь?

– Я убежден, что для того, чтобы сохранить романтику любви, кто-то один из пары должен впрягаться в быт.

– Под «одним» Вы, конечно, подразумеваете женщину?

– Да нет. Это тот, кому подобное доставляет удовольствие, кому быт не обременителен. Мне, например, быт не в тягость. Я и обед могу сготовить, и квартиру отремонтировать. За день до свадьбы я, вместе с Юлькой, раскатал тесто, приготовил мясной фарш и говорю: учись, жена, делать пельмени. С завтрашнего дня законной семейной жизни будешь готовить их исключительно самостоятельно, я больше к их изготовлению не причастен.

– И что же ответила невеста?

– Мудро ответила: значит, мы едим пельмени в последний раз!

– Сергей, я смотрю сейчас на Вашу квартиру – настоящий терем-теремок. Уютно, изящно, комфортно. Знаю, что практически все в своем жилье Вы сделали сами. Не жаль покидать столь ухоженное гнездышко?

– Жаль, конечно. Мне и Саратов покидать жаль, я ведь работаю здесь, считай, всю свою жизнь. Девять лет службы в ТЮЗе и восемнадцать в Драме. И, конечно, у меня не может не болеть душа о том, что и как будет в саратовской Драме. Ведь я был одним из ведущих актеров труппы. А еще мне безумно жаль, что остался так и не реализованным проект с ТЮЗом – спектакль Григория Цинмана, где я должен был сыграть одну из главных ролей. К счастью, я еще не успел войти, вработаться в эту роль. Но мне очень неловко перед Цинманом – талантливым и очень порядочным человеком, моим близким другом. Другом, с которым никогда невозможно поругаться даже такому неправильному субъекту, как я.

– В Драме нормально отнеслись к Вашей работе с ТЮЗом?

– Кузнецов выразил неудовольствие и вообще не очень-то позволял отлучаться на репетиции в «чужой» театр.

– А как коллеги отнеслись к Вашему переезду?

– Ребята за меня рады. Искренне. Григорий Анисимович Аредаков сказал, что как актера и просто как человека его по-хорошему впечатляет новый виток в моей карьере, ну а как художественного руководителя его мой отъезд не может не напрягать. Кстати, вот Вы говорили об отремонтированной квартире. У меня с отремонтированными квартирами какие-то фатальные отношения. Стоит только привести жилье в божий вид, как я покидаю его и переезжаю на другое место. Мы с ребятами уже шутили, что как только МХАТ даст квартиру – надо сразу нанять бригаду ремонтников. Ну, а по переезде в Голливуд ничего ремонтировать уже не стоит.

– Юмор юмором, но как на самом деле обстоят дела с квартирой?

– Как сказал мне Табаков – первое время в общежитии, а через полгода будет решен вопрос с предоставлением жилья. Именно тогда ко мне и приедет жена.

– Если бы предложение Табакова поступило в период правления Дзекуна, а не Кузнецова, Вы тоже согласились бы или отклонили предложение?

– Согласился бы, потому что Москва – это качественно иные возможности для актера, чем в провинции. Табаков при встрече спросил меня, что я видел из репертуара МХАТа. А видел я очень немного. Пяток спектаклей, не больше. Ведь возможностей посещать столичные театры особенно не представлялось. А чтобы совершенствоваться, актеру надо смотреть работы своих коллег.

В сущности, Москва как вероятность иной судьбы возникала передо мной периодически. В начале 90-х, когда театр выезжал с гастролями в Москву, Дзекун опасался, что меня умыкнут из труппы. Мне и впрямь сделали тогда предложение с ЦТ – вести цикл телепрограмм. Но, вероятно, тогда было еще не время для моего приезда в Москву, поэтому ничего не получилось.

– Табаков приглядел Вас в каком-то отдельном спектакле?

– Я не знаю. Предложение от Табакова стало для меня неожиданностью. Мы встречались с Олегом Павловичем в очень элегантном ресторане недалеко от МХАТа. Был великолепный обед. Я с энтузиазмом съел все и принял приглашение на работу. На той встрече был еще и режиссер Шапиро, ставящий «Вишневый сад» с Ренатой Литвиновой в роли Раневской. Он смотрел на меня как на потенциального Гаева или Лопахина. Но ни в той, ни в другой роли он меня не увидел.

– О каких ролях говорил с Вами Табаков?

– Не помню.

– Да Бог с Вами! Не лукавьте. Не настолько же был хорош обед, чтобы отшибить вашу память!

– Я честно не помню. Потому что Табаков назвал мне пять-шесть абсолютно неизвестных мне произведений. Я еще сущая невинность во многих отношениях. Мне еще познавать и познавать мир.

– Несмотря на то, что Вы, Сергей, сыграли в свое время озорника Коровьева, Вы всегда представлялись мне скорее грустным, чем веселым актером. В сущности, булгаковский Коровьев – грустный рыцарь, который однажды неудачно пошутил. Скажите, а чтобы изобразить на сцене печаль, и даже заплакать, надо вызывать в себе мрачные мысли?

– Нет, совсем не обязательно. Есть какой-то цинизм, когда для того, чтобы вызвать слезы, ты мысленно «подкладываешь» под драматическую ситуацию своих близких, хотя в жизни всякое может случиться. Помню, я исполнял роль Додо в одноименном спектакле, отыграл первый акт, и мне сообщили, что мою жену (первую жену Сосновского. – С.М.) вместе с маленькой дочерью Дашкой экстренно, на «скорой помощи», отправили в инфекционное отделение одной из больниц. Дальше по ходу пьесы было много слез, много надрыва. Так вот, мои слезы на том спектакле, казалось, не остановить. Говорят, что я так играл! Гениальное так объяснялось просто – реальная жизнь наложилась на искусство.

Одним из примеров ярчайшего актерского мастерства для меня является Владимир Александрович Краснов. Я, между прочим, безмерно счастлив, что он в труппе МХАТа, что у меня будет там родная душа. Никогда не забуду, как на сцене ТЮЗа шел «В списках не значился» – пронзительнейший спектакль. Герой Краснова прощается со своей женой Миррой и стоит на сцене как распятый этой потерей любви. Зал – без преувеличения, рыдает. Я, смотревший этот спектакль несколько раз и из зала и из-за кулис, тоже чувствую: пробирает меня, плакать хочется. В тот раз я и смотрел на игру Краснова, стоя за боковой кулисой, и вдруг Владимир Александрович чуть-чуть повернулся в мою сторону и подмигнул мне. Это длилось секунду, не больше, потому что лицо его тут же стало скорбным, жестким, горестным. Как будто бы раздвоение личности на глазах произошло. Актер Краснов словно потеснил своего персонажа, поприветствовал меня и тут же удалился, вернувшись в ИГРУ.

Настоящий актер может делать со своим лицом и телом фантастические вещи. Причем, я убежден, что именно русская школа актерского мастерства была и остается одной из лучших в мире. Я снялся недавно в фильме «Отец солдата» французского режиссера Кристофа Де Панфилли. Съемки шли в Белоголовке, что примерно в пятидесяти километрах от Москвы. Французский кинематографист оказался интереснейшим человеком. Он был во многих горячих точках мира, снял тридцать два документальных фильма. В боку у него до сих пор живет осколок российской гранаты времен афганской войны. Де Панфилли был знаком со многими высокопоставленными талибами, и у одного из них француз каким-то образом сумел заполучить русского военно-пленного. Из Афгана этот человек усилиями Де Панфилли был переправлен куда-то в Пакистан, а потом француз потерял подопечного из своего поля зрения. В свое время талиб, отдавший режиссеру военнопленного, сказал, что теперь тот отвечает за солдата перед Аллахом. Предполагаю, что этот невыполненный долг мучил француза долгие годы, так как во многом этот случай вылился в идею фильма «Отец солдата» – первый опыт художественного кино у Панфилли. Я хотя и сыграл отца солдата, но роль эта отнюдь не главная, а небольшая. Я играл человека, сполна изувеченного советской властью. Играл я – не могу сказать, чтобы как-то сверхталантливо – просто профессионально. А труппа и режиссер восхищались игрой так, словно перед ними был – ну я не знаю, Дастин Хоффман. Или Джек Николсон. Кристоф Де Панфилли меня спрашивает: скажи, а ты можешь заплакать? Я ему отвечаю: какой глаз должен плакать – правый или левый? Иностранцев потрясает русская манера игры. Западный режиссер начинает объяснять, как тебе войти в образ, что ты должен почувствовать, что ощутить, а для русского актера все это само собой разумеющееся. Азы ремесла.

– В кино Вам сниматься нравиться?

– Я еще не вкусил подобное удовольствие сполна. Я еще пацан в этом отношении. Но уже ужасно наглый. Берусь за разные роли. В сериале питерского режиссера (название его пока не скажу, он должен выйти не ранее как в феврале, а содержание – это что-то типа «ментов»), я сыграл начальника службы безопасности у мафии.

– Ну и как жизнь «на малине»?

– Клево! У меня там та-а-кие прикиды! (смеется. – С.М.) В черных «Мерседесах» подъезжаю. Киношники мне говорят: давай, садись за руль и езжай. Я отвечаю, что мол, не умею. Тогда за мной шофера закрепили. После съемки я попробовал порулить: е-мое, там такая сплошная автоматика, даже полный чайник сможет разъезжать на такой машине.

– Сергей, а какие-то мистические истории с Вами случались?

– Столько всякого случалось. Когда ставили «Мастера и Маргариту», много всего было. У моего Коровьева на штанах была огромная дырища, можно сказать, я скакал по сцене с голым задом. Как-то раз спектакль пришелся на Пасху, и меня один человек спросил: а ты не боишься в такой святой день выступать в столь непристойном виде, да еще играть такого персонажа. Я, конечно, ни черта не боялся, только в скором времени у меня выскочила на мягком месте неприятная штука, в результате чего я даже загремел в больницу. Понимаю, что поведал ситуацию мало романтическую, но что было, то было.

– Скажите честно, страшно уезжать? Комплекс провинциала перед столицей ощущается?

– Не без того, конечно. Здесь-то меня полгорода знает. Здесь-то у меня едва что-то кольнет, пискнет или треснет со здоровьем – и знакомые врачи, и хорошие друзья – все рядом окажутся. А Москва... Москва для меня чужой город. Переезд в Москву для меня – все равно, что брак по расчету. Видите, как я в короткий период стал двоеженцем: с Москвой – брак корыстный, с Юлькой – по любви.

– Главный режиссер не уговаривал Вас остаться?

– А Кузнецова сейчас нет в Саратове. Но разговор, наверное, еще предстоит.

– Получается, что на этой неделе Саратов посмотрел последние спектакли с Вашим участием. А 10-го апреля Вы уезжаете и превращаетесь в москвича и чужака для саратовской драмы?

– Нет, не совсем так. До конца сезона появлюсь еще и в «Сплендисе», и в «Завтраке у предводителя», и в «Женитьбе Фигаро». У меня есть обязательства перед театром.

– Назовите самый любопытный комплимент актеру Сосновскому.

– В ТЮЗе давным-давно я играл пчелку, которая летала по залу и собирала со зрителей «мед». Коснешься так лица – раз-з и появился «мед» в ладони. Годы спустя я встретил одну девушку, которая призналась, что то мое случайное прикосновение к ее лицу в корне изменило к лучшему ее личную жизнь.

– А самую большую странность своей личности можете назвать?

– В связи с ремонтом, осуществляемым самолично, ремонтом и вечным поиском строительных материалов, я страсть как полюбил... мусорки! Мне просто по кайфу в них рыться. В них такие занятные и потрясающие вещицы можно обнаружить. Особенно клевая мусорка наша – театральная. Из выброшенного и списанного реквизита – шедевры можно создавать.

– Кроме как с Табаковым у Вас какие то интересные встречи состоялись в Москве?

– Я виделся с писателем Алексеем Слаповским. Наш земляк выпускает очередной сериал, и не исключено, что мне найдется в нем место.

– Кто из сыгранных персонажей Вам особенно дорог? И с кем Вы, может быть, могли бы себя ассоциировать?

– Мне памятны и дороги мои ТЮЗовские роли. Рыжий клоун в Пеппи Длинный Чулок, ворон в Маленькой Бабе Яге. Игра для детей – это, вообще, суперпроверка для творческого человека. Если ты способен подняться до детской фантазии, то в творчестве у тебя все получится.

– Без пяти минут актер МХАТа, что бы Вы могли пожелать саратовцам?

– Приятных неожиданностей. Чтобы они как можно чаще посещали вас.

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 14 (76), 9-15 апреля 2004 г.