В раннем детстве от бабушки я слышал жуткую историю. Дело было на деревенской свадьбе, в Белоруссии. Свадьба, как пел Магомаев на стихи Рождественского, пела и плясала. И вдруг все замерли: невеста, смертельно побледнев, упала на пол и тут же скончалась.

Оказывается, весь день, пока невесту одевали да величали, да ездили в церковь, да повели за стол, она сначала не находила времени, а потом уж стеснялась сходить на двор... И умерла от разрыва мочевого пузыря. Нельзя, резюмировала бабушка, долго терпеть малую нужду.

Легко сказать нельзя! А где можно?

Ведь хоть поэт и вложил следующие строки в уста нехорошего персонажа Чекистова, они столь же актуальны, как и 80 лет назад: «Я ругаюсь и буду упорно ругаться хоть тысячу лет, потому что хочу в уборную, а уборных в России нет!»

Отсутствие уборных причудливым образом сочетается в нашем менталитете с повышенной застенчивостью по части справления малой нужды. Помните, с какой ненавистью герой набоковской «Лолиты» вспоминает визит русского эмигранта, который постеснялся огласить квартиру шумом спускаемой воды, оставив за собою «торжественную лужу захожей урины».

Но времена меняются, а с ними и нравы, и с удивлением наблюдаю я, как там и сям молодые люди обоего пола, если приспичило, без особых терзаний и поисков укромности встают или приседают по своей надобности. Это уже «Клинское» поколение, которому не понять белорусскую невесту позапрошлого века.

Да что там невесту позапрошлого! И меня сорокалетней давности им не понять.

Впервые оказавшись в Москве самостоятельно семнадцати лет, мы с приятелем, естественно, пошли в кафе. Мы не знали, что там собираются люди особого склада, ибо кафе находилось напротив прославленного театра в проезде МХАТ (нынче вновь Камергергский пер.) и называлось «Артистическое». Мой общительный приятель без труда стал своим в компании студентов школы-судии МХАТ (хотя, Бог мне судья, единственным спектаклем, который он посетил, была сказка «Аленький цветочек» в саратовском ТЮЗе). Я же оказался несколько в стороне от, так сказать, праздника жизни, с любопытством наблюдая за камерным дебошем, по поводу автора которого буфетчица негромко кричала: «Уберите его, я его знаю, он водитель из ресторана «Арарат» (словно само место работы означало неблагонадежность). Тем временем на меня положила глаз взрослая женщина лет, как сейчас понимаю, тридцати с хвостиком. Звали ее Алилея и была она грузинка. Тип – Нани Брегвадзе. С усиками и бархатным взором. Не помню как, но мы простились с кафе и пошли гулять по ночной столице. Дело было в осенние каникулы, была слякоть и мелкий дождь, моя спутница – боже, боже! – своей узкой в тонкой перчатке рукой взяла меня за руку. Так и добрели мы до разлома будущего нового Арбата. Асфальтированная магистраль, еще не названная проспектом Калинина, пролегала среди разрушенных полностью или частично домов, растерзанных арбатских улочек и переулков, заборов, кранов, бульдозеров, канав, среди темных и мертвых видов убитого городского пространства.

И тут я стал испытывать все усиливающую потребность, вызванную питьем сухого вина. Алилея, которая, впрочем, сказала, что ей больше нравится, когда ее называют Амилой, предложила вернуться на улицу Горького, где она жила у какой-то родственницы. Мы вышли возле Центрального телеграфа. После нескольких поцелуев там, в арбатской мгле, надо было предпринимать следующий шаг, и она предложила зайти к ней домой!

Но мною целиком владело одно: бешеное желание облегчить тот орган, что взорвался у белорусской невесты, одновременно с полной невозможностью сказать об этом спутнице! Я простился и, перейдя неспешно, с невыносимыми муками, на другую сторону улицы, ринулся, озираясь, в подъезд громадной «сталинки». На мое счастье (домофонов тогда не было), он был пуст, широкая мраморная, как мне показалось, лестница освещена тускло, и я сделал свое черное дело.

Спустя сколько-то лет на этом доме появилась мемориальная доска, сообщавшая, что здесь жил и работал выдающийся советский писатель Илья Эренбург.

Но ведь и на своей малой родине не так-то просто было решить назревшую проблему. Господи, где только... Ладно. Но сейчас наблюдается странная тенденция превращения многолетних мест общего пользования, освященных струями поколений саратовцев, в кафе (угол Московской и Астраханской, напротив 10-го корпуса СГУ), в сауну (к тому же кощунственно стилизованную под часовню на Набережной) и даже в позолоченную проходную правительства на улице Горького.

К чему бы это?

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 22 (84), 11-17 июня 2004 г.