Задуманный цикл очерков не назван «По залам Радищевского музея» вполне осознанно. Он не должен свестись к целенаправленному изучению только его постоянной экспозиции.

Хочется хотя бы виртуально посетить музейные хранилища, чтобы ознакомиться с экспонатами, временно покинувшими ее, заглянуть в библиотеку, лектории, реставрационную мастерскую, комнаты сотрудников научных отделов, отделов хранения и учета, выставочного, образовательного и отдела по развитию, в кабинеты представителей администрации музея. Не исключено, что придется по случаю прогуляться и по саратовским, энгельсским, балаковским или хвалынским его филиалам.

Читатель газеты должен увидеть музей как сложное и многофункциональное целое, обеспечивающее и физическую сохранность представленных в нем произведений, их описание и учет, приведение в надлежащий экспозиционный вид, а то и буквально спасение от разрушительного воздействия времени и обстоятельств домузейного их бытования, научную каталогизацию, атрибуции и серьезное исследование художественных особенностей, их показ на различных выставках и посильное эстетическое просвещение зрителей не только на примере экспонатов из нашего собрания, но и всего отечественного и мирового искусства.

Тогда станет понятной не только культуросберегающая, но и культуропроизводящая миссия такого музея. И не только в масштабах города или региона, но и далеко за его пределами. Тому есть множество наглядных подтверждений: научно-про­светительная, исследовательская и публикаторская работа музея началась буквально с первых лет его существования. То временно ослабляясь, то неуклонно нарастая, она успешно продолжается и по сей день. Авторитет Радищевского музея в музейном сообществе высок, и предопределен он в значительной мере качеством собранной коллекции. Не хотелось бы сбиваться на разухабистые журналистские клише: «Племянник Эрмитажа, Третьяковки младший брат». И надо ли сопоставлять несопоставимое?

Хотя причина для подобных сопоставлений есть. Она заложена в особенностях нашей коллекции. Первый в российской провинции общедоступный художественный музей изначально не воспринимался как провинциальный, отражающий особенности искусства региона и даже страны. Его основателем был замечательный русский пейзажист Алексей Петрович Боголюбов, живописец выраженной европейской ориентации.

И в коллекционировании своем, в отличие от Павла Третьякова, он ориентировался не исключительно на отечественное искусство. Собирал в основном работы своих современников – как русских, так и зарубежных. В момент открытия 29 июня 1885 года в Саратове Радищевского музея западноевропейская живопись смотрелась в нем внушительнее, чем русская. И не только потому, что коллекция основателя прибыла в наш город из Парижа. Этому способствовали дары императорского Эрмитажа и ряда частных лиц. Такая ситуация сохранялась до первых советских десятилетий, когда в потоке произведений из реквизированных частных коллекций, поступивших в нашу коллекцию через Государственный музейный фонд, заметно преобладали работы мастеров русской школы.

«Каждый музей имеет свое лицо. Музей – это не механическая сумма инвентарных номеров, это нечто вроде эпической поэмы, к которой приложили руку многие поколения», – данное замечание академика М.В. Алпатова напрямую можно отнести к долгой и сложной истории становления и развития Радищевского музея. Задуманный как наглядное подспорье художественной школе, он открылся гораздо раньше, а потом приютил ее в своих стенах. Их совместное существование (1897-1923) было небезопасно для музейных коллекций и существенно ограничивало возможности расширения экспозиции. Но как было оно благотворно для воспитания и творческого становления учеников!

И все последующие годы музей играл очень важную роль в поддержании высокого уровня художественной культуры Саратова – и своей экспозицией, и выставками, и поддержкой талантливых живописцев, скульпторов и графиков, и посильным формированием в городе взыскательной зрительской среды. Достаточно было наблюдать, как некоторые саратовские живописцы (молодые и старые) часами простаивали – одни у полотен Валентина Серова и Константина Коровина, другие – около картин Павла Кузнецова или Кузьмы Петрова-Водкина, третьи – у Ильи Машкова или Роберта Фалька, четвертые – у Камиля Коро, Шарля Добиньи, Адольфа Монтичелли.

Естественно, что большинство задуманных «прогулок по музею» по необходимости будут проходить в его залах. Но это не должно напоминать учебные занятия по экспозиции с их обязательной последовательностью – от одного исторического этапа к следующему. Никакого педантизма. Если вдруг возникает серьезная выставка или юбилей кого-то из художников, чьи работы хранятся в запасниках, отчего же не рассказать и о нем, и о них? Или важная дата в жизни той или иной художественной группировки, создания значительного произведении из нашей коллекции, любопытная история поступления картины или скульптуры в музей, появление ее на престижном вернисаже – словом, все, что может показаться интересным и по-своему поучительным.

Не обещаю обязательных сенсаций. Догадываюсь, что пресса ими жива, за ними охотится. Но понимаю и другое: разговор о настоящем искусстве не терпит ажиотажа и дутой сенсационности. Занимательность таких бесед держится высокой и точной информативностью, напряжением мысли, верной угадкой действительно значения художественного произведения не только в контексте времени его создания, но и в последующие эпохи. Мой почти полувековой опыт музейного экскурсовода и лектора (я этим занимаюсь со студенческой еще поры) свидетельствует об этом непреложно. Большинство нормальных людей способны к духовно-душевному сотворчеству с рассказчиком-интерпретатором, если ему действительно есть что сказать по поводу произведения.

В музей идут не отдыхать и развлекаться, а узнавать и обогащаться опытом мыслей и переживаний. Желательно, чтобы «обогащение» это шло без особой натуги, в процессе свободного «прогулочного» собеседования. «Слово принадлежит наполовину тому, кто говорит, и наполовину тому, кто слушает». Перефразируя это изречение мудрейшего Мишеля Монтеня, скажу, что принадлежит оно наполовину пишущему, а наполовину читающему, поэтому, конечно же, хочется, чтобы написанное стало достоянием и тех, кто прочтет.