Радищевский музей был торжественно открыт для публики 29 июня 1885 года, когда знаменитая Третьяковская галерея еще не была передана городу Москве, а Эрмитаж оставался собственностью императорской семьи. Открытие в эти годы в провинциальном Саратове художественно-промышленного музея, названного именем крамольного мыслителя А.Н. Радищева, – значительная победа российской общественности.

Но главная заслуга, бесспорно, принадлежит художнику-пейзажисту Алексею Петровичу Боголюбову, внуку А.Н. Радищева. Он был не только инициатором организации такого музея, сумевшим преодолеть (на всех уровнях) предвзятое отношение к самой идее музея в Саратове и к его имени – «Радищевский», косность местных властей, но и основателем в прямом смысле этого слова: человеком, безвозмездно передавшим в Саратов собранные им памятники истории и культуры, произведения искусства, а также довольно значительные средства на содержание музея и рисовального училища при нем, пополнение коллекций, стипендии учащимся.

Не отличаясь радикальностью политических воззрений своего знаменитого деда, А.П. Боголюбов был верен его просветительским идеалам. Саратов виделся ему городом с большой культурной перспективой, и время подтвердило эти прогнозы: уже в начале ХХ столетия этот город вы­двинул целую плеяду великолепных мастеров, которые и поныне считаются гордостью русского искусства. И трудно переоценить ту роль, которую сыграл в их творческом становлении именно Радищевский музей.

Прогулки по музею чаще всего начинаются со второго этажа, когда, поднимаясь по парадной лестнице, попадаешь в залы в русского искусства XVIII столетия. Сейчас трудно даже представить себе, что до середины 1920-х годов музею принадлежали лишь единичные произведения этой эпохи: наследственные портреты семейства Радищевых, полученные от старшего брата основателя Николая Петровича Боголюбова и их тетки Камиллы Ивановны Радищевой, проживавшей в родовом имении в селе Верхнее Аблязово Кузнецкого уезда тогдашней Саратовской губернии, а также портрет военного коменданта Саратова И.К. Бошняка, подаренный музею в 1889 году его правнуком.

Портреты Александра Николаевича Радищева и его первой жены Анны Васильевны Рубановской написаны ближе к концу столетия, но явно до сибирской ссылки писателя. Неоднократные предположения, что автором их мог быть крепостной художник (некий Михайла из села Верхнее Аблязово), следует отмести: это работы вполне профессиональных художников, хорошо сознающих духовный потенциал изображаемых (особенно это ощутимо в портрете самого Радищева).

К числу наиболее ранних произведений русских мастеров XVIII века принадлежит портрет деда великого русского просветителя Афанасия Прокопьевича Радищева, участника многих баталий, особо отличившегося в Полтавской битве, получившего затем чин полковника, бывшего членом малороссийского генерального суда.

Написанный, вероятнее всего, на Украине, он сохраняет черты, которые восходят к художественной стилистике предшествующей эпохи: фронтальность композиции, плоскостность, скованность фигуры. Но эти старые условные приемы сочетаются в нем с уже выраженным стремлением к более живой передаче своеобразия человеческого облика. Верно схваченное сходство не вызывает сомнения. Портрет этот – отзвук наследия польско-украинской парсуны в русской живописи середины XVIII столетия.

Более поздний рецидив парсунного стиля – портрет коменданта Саратова Ивана Константиновича Бошняка, прошедшего путь от рядового до полковника, но не слишком удачно оборонявшего город от пугачевцев. «Храбрый Бошняк» (А.С. Пушкин) отступил со своим отрядом к Астрахани под крыло губернатора П.Н. Кречетникова, который, рапортуя об этом императрице Екатерине II, характеризовал его вполне благожелательно.

В портрете этом наивная непосредственность видения и некоторая «топорность» работы выдают руку провинциального мастера. Угловатая выразительность скуластого лица говорит о намерении правдиво запечатлеть действительный характер человека. В непритязательной простодушности образного строя портрета заключена его свое­образная наивная поэтичность.

В середине XVIII столетия создан и антроповский портрет великой княгини Екатерины Алексеевны, будущей Екатерины II. Это копия с ее портрета кисти блистательного виртуоза Пьетро Ротари, одна из немногих копийных работ, сохранившихся в экспозиции музея, ибо в данном случае имя копииста – Алексея Антропова – значит для русского искусства неизмеримо больше, чем имя автора первоначального варианта портрета.

Единственное произведение Петровской эпохи – портрет Шарлотты Христины Софии, жены старшего сына императора царевича Алексея, написанный каким-то из европейских мастеров, возможно, в Польше.

Художники-иностранцы, работавшие в России, чаще специализировались в области так называемого парадного портрета. В парадной портретописи ярко раскрываются аристократические идеалы эпохи развитого абсолютизма. На ее структуру определяющее воздействие оказывали сословные представления и вкусы заказчиков, требующих от мастера «картины-апофеоза», прославляющей высокое положение и заслуги изображаемого лица. Отсюда подчиненность индивидуальной характеристики общепринятым социальным нормативам. К числу таких произведений относится и небольшой эскиз к портрету Екатерины Второй в коронационном платье.

Он поступил в 1930 году из Третьяковской галереи как работа кисти итальянского живописца Стефано Торелли. В музее давно усомнились в авторстве этого живописца, но до самого последнего времени данных для уточнения авторства было недостаточно. Знакомство с репродуцированным портретом императрицы кисти датского живописца Вигилиуса Эриксена из Датской Королевской коллекции позволило сделать это уточнение.

В недавно вышедшем номере журнала «Золотая палитра» за 2011 год опубликована статья заведующей сектором древнерусского искусства нашего музея Ирины Ильиной («Итальянец или датчанин»?), которая аргументированно подтверждает авторство именно Эриксена. В подобного рода уточнениях нуждается немало экспонирующихся в музее полотен. Прежде всего это касается произведений минувших столетий. Труд это очень кропотливый, требующий серьезного обоснования и тщательной проверки каждого высказанного предположения, не говоря уже о недостаточной базе данных, которой располагают исследователи. Но в этом и состоит особая привлекательность нашей работы.