Высокого расцвета русская портретная живопись ХVIII века достигает в творчестве Дмитрия Григорьевича Левицкого (1735-1822). Верно отмечено, что этот мастер с ранней поры «говорил общепринятым живописным языком своего времени; его своеобразие создавалось чисто внутренним напором таланта, а не тягой к внешней необычности палитры и приёмов» (А. Эфрос).

Главной задачей этот художник считал убедительную передачу индивидуальной выразительности образа. Даже в своих многочисленных парадных изображениях он подчеркивает именно неповторимый облик каждой модели, отчего все они обретают жизненную полноту и конкретность. Помимо чисто внешнего сходства он всегда добивался известного психологического соответствия, правдиво выявляя особенности характера портретируемого и того внутреннего состояния, которое наиболее присуще ему.

«У чуткого Левицкого вглядывание в лицо, и в особенности во взгляд человека, становится явным даже для зрителя приемом художника: словно видишь, как он пытливо стремится уловить главное в душе человека и в характере через его глаза…», – писал в своей замечательной книге «Русская живопись. Мысли и думы», созданной в блокадном Ленинграде, известный композитор, музыкальный критик и теоретик Б. Асафьев.

Внимательное отношение к материальным свойствам вещей, осознанное подчинение выразительных возможностей живописи задаче более глубокого и полнокровного выявления человеческой индивидуальности немало способствуют объективной меткости характеристик Левицкого.

В музейном собрании есть два портрета этого замечательного мастера. Оба они написаны в конце 1780-х годов, когда поэтизирующая трактовка сменяется тягой к более трезвой оценке людей, их достоинств и недостатков. Портреты эти – погрудные изображения на нейтральном фоне. Их сближает тождественность композиционного и колористического строя. На этом сходство кончается: по внутреннему строю они скорее полярны.

«Метким, несколько иронизирующим наблюдателем» (А. Бенуа) выступает Левицкий в «Портрете Губаревой» (1789). Она изображена в платье из яркого голубого атласа, с легким прозрачным кружевным воротником. В пышной прическе веточка розы с уже распустившимся цветком и двумя набухшими бутонами. В ушах – тяжелые серьги, полную шею украшают две нитки жемчуга. Крупный чувственный рот слегка приоткрыт, на щеках свежий румянец, глаза смотрят весело и бездумно.

Губарева очень уверенно позирует художнику, хорошо сознавая свою все еще привлекательную моложавость. Весь облик изображенной говорит о здоровой, несколько грубоватой чувственности, о спокойном довольстве жизнью. В нем хорошо читается самоуверенная ограниченность, приземленность этой простодушно-примитивной барыни. Левицкий слегка увеличивает масштаб фигуры, словно приближая ее к зрителю, отчего Губарева кажется еще грузнее, массивнее.

Меткость и полнота человеческой характеристики поддерживаются необычайной вещественной убедительностью в передаче тугого атласа платья, его тончайшей кружевной отделки, блеска золотых серёг, мерцающего свечения жемчужин, холеного розового тела и пепельного цвета пудреных волос. Зоркость психологического видения художника убеждающе реализована в созданном им живописном образе.

«Портрет неизвестной», тоже приписываемый Левицкому, воспринимается совсем иначе. В нем явно преобладают лирические интонации. И. Грабарь не случайно подчеркивал особую силу Левицкого «в передаче интимного, неуловимого очарования лица, не блещущего красотой, не выделяющегося оригинальностью, в изображении простого, среднего, незаметного, лица». Эта черта художника отчетливо проявилась и в данном портрете.

Живописец создал образ, психологически более тонкий и хрупкий, за неприметной внешностью увидел утонченную и сложную духовную организацию. Замкнутое худое лицо, смущенная улыбка, задумчивый грустный взгляд, некоторая скованность позы говорят о скрытой внутренней напряженности, о глубокой застенчивости мечтательной и пылкой натуры. Лицо ее, чуть резче повернутое к зрителю, рождает ощущение едва сдерживаемой порывистости. Фигура, слегка отодвинутая к центру и вглубь, кажется очень стройной; едва намеченное движение исполнено неуловимой грации.

Колорит здесь более сдержанный, несколько приглушенный в сравнении с нарядной красочностью «Портрета Губаревой». Изысканность цветовых сочетаний, тончайшие переливы приглушенно-голубоватых, пепельных, серовато-зеленых тонов, мягкая светотеневая моделировка заметно усиливают обаяние женственности, которое и составляет самое существо этого полотна.

В Государственном Русском музее хранится идентичный портрет кисти неизвестного художника. И на большой персональной выставке Д. Левицкого в этом музее принадлежность нашего портрета кисти этого мастера была поставлена под сомнение. Когда же выставка перекочевала в залы Третьяковской галереи, он снова оказался в ряду подлинных произведений Левицкого. Поэтому в статье о данном портрете в первом томе нашего музейного генерального каталога и появился вопросительный знак у имени художника как отсутствие окончательной определенности в выявлении его авторства.

«Портрет неизвестной» привлекает внимание многих зрителей, но психологическое прочтение не всегда однозначно. Вспоминается его неожиданная характеристика, данная замечательным кинорежиссером Марленом Хуциевым: «Леди Макбет Мценского уезда»! С нею мне тогда никак не хотелось согласиться. И по сей день ничего инфернального в облике этой молодой дамы я так и не углядел.

По уровню живописного мастерства портреты Левицкого не уступают большинству известных европейских живописцев второй половины XVIII столетия. Своими исканиями он предварял достижения русского психологического портрета последующей поры.