Творчество Александра Андреевича Иванова (1806-1858) – одно из значительных явлений в европейской культуре. Оно во многом предопределило дальнейшие пути русского художества. Этот гениально одаренный живописец мечтал посредством своего искусства прояснить для народа огромную действенную силу извечных нравственных идеалов.

Он не разуверялся, подобно типичным романтикам, в классических нормативах красоты, но при этом всегда настойчиво пытался отыскать образцы нетленной красоты живой природы и подлинного человеческого совершенства в реальной действительности.

В экспозиции Радищевского музея представлено несколько живописных этюдов этого выдающегося мастера. Наиболее ранним из них является «Белая лошадь» – штудийная заготовка для изображения крылатого коня Пегаса. Работа эта связана с исполнением по заданию общества поощрения художников картины на сюжет античной мифологии «Беллерофонт отправляется в поход против Химеры» (1829), хранящейся в собрании Русского музея в Санкт-Петербурге. Этот чисто служебный этюд-заготовка свидетельствует о высоком мастерстве совсем еще молодого живописца, о его остром чувстве формы в условно трактованном пространстве.

Александр Иванов был человеком своей эпохи. Опосредованно выражая передовые идеи современности на языке евангельских образов, художник горячо веровал, что истина в искусстве открывается лишь только красотою, а потому стремился к осязаемо-чувственной убедительности своих решений и с поразительным упорством добивался этого. Ярчайшее тому свидетельство – этапная его картина «Явление Христа народу», а также многочисленные подготовительные этюды к ней.

Сюжет ее взят из первой главы Евангелия от Иоанна. Выбран момент, когда Иисус неожиданно впервые появился перед людьми, совершающими обряд крещения в Иордане. Он предстает как явленное воочию предсказание Иоанна Крестителя.

Приступая к работе над главной своей картиной, которой он посвятил два десятилетия, художник хорошо сознавал отличия своей просветленно-успокоенной композиции от трагедийно-напряженной патетики масштабных полотен Федора Бруни «Медный змий» и Карла Брюллова («Последний день Помпеи»). «Сочинение мое весьма трудное по причине не пылких разительных страстей человека, кои с удобностью оживляют действие и объясняют предмет; здесь все должно быть тихо и выразительно», – писал он. Экспрессия у него предполагалась не внешняя, а именно внутренняя. «Истинная новизна и цельность картины должна была заключаться в неслыханной живописи пейзажа и фигур и глубокой правдивости общего впечатления» (Н.Г. Машковцев). Отсюда такая озабоченность великого живописца выразительностью характеристик персонажей и неотразимой убедительностью пейзажного фона.

Герои картины Иванова, встречающие приближавшегося Мессию, не безликая толпа. Это живые люди со всеми чертами своих характеров и своего общественного положения. Каждое лицо получило столь конкретную и яркую характеристику, что вовсе не случайным кажется восклицание литератора В.В. Розанова: «Какое же это и почему «Явление Христа народу», а не скорее «Затмение Христа народом».

Необычайная жизненность достигалась настойчивым этюдным изучением натуры, умением, решая сложнейшие этические проблемы, сохранять свежесть и достоверность непосредственного наблюдения. Среди многочисленных подготовительных работ к картине – и «Голова еврея» из коллекции нашего музея. Это этюд для так называемого «дрожащего» – одного из персонажей картины, который стоит на берегу после крещения в Иордане. Он имеет откровенно служебный характер, но вместе с тем обладает и относительной самостоятельностью.

Молодой итальянский еврей с чуть вьющимися длинными волосами привлек художника благородством своего облика и душевной открытостью. В данном этюде виден ранний этап поисков, когда Александр Иванов только нашел подходящий евангельский типаж, который в дальнейшем будет подвергнут значительной трансформации и воплощен в персонаж картины. Утратив обаятельную юношескую привлекательность, он обретет несравненно большую психологическую остроту. И вместе с тем как сам выбор модели, так и характер ее трактовки был предопределен нравственным пафосом решаемой Ивановым грандиозной художественной задачи.

Стремясь к убеждающей достоверности изображения, Александр Иванов осознал необходимость преодоления условностей в решении пейзажного фона. В многочисленных натурных этюдах учился он в правде красочных отношений передавать реальный характер световоздушной среды. Многие из них не имеют прямого отношения к картине, нередко они посвящены детальной разработке отдельного частного мотива, воссозданного с невиданной прежде осязаемостью. К числу таких произведений принадлежит превосходный этюд «Пейзаж в Олевано» (конец 1840-х гг.)

Темные стволы олив, их густая суммарно трактованная листва, сквозь которую просвечивает синее небо, коричневато-красная почва погружены в живую вибрирующую среду, сотканную из света и воздуха. В самом обыденном мотиве Иванов открывает удивительное богатство и сложность цветовых соотношений. Художник не кажется при этом лишь бесстрастным и точным аналитиком. В этюде покоряет не только объективная полнота видения, но также живая правда самих колористических исканий, упорное овладение пленэром. Этот этюд был высоко оценен академиком М.В. Алпатовым, который числил его среди самых тонких пейзажных работ мастера.

Развитый пленэризм подобных пейзажей А.А. Иванова на несколько десятилетий опередил искания европейских живописцев, но сопоставление его с полонами ранних импрессионистов не слишком корректно: русского мастера в большей мере интересовали не мимолетные состояния мотива, а сущностные и стабильные его черты.

Произведения Карла Брюллова и Александра Иванова блестяще завершают полуторавековой путь новой русской живописи, начатый в эпоху петровских преобразований, и подготавливают наступление качественно нового этапа ее развития.