В любом месте возможна экскурсия, основой которой станет не знакомство с физической реальностью, а попытка познать духовный смысл места. Попробуйте ответить: почему каждый из нас в свободные минуты выбирает в городе свой особый маршрут пешего движения? Почему одно место нам всегда кажется неуютным, и мы подсознательно избегаем его, а в другое нас сами ноги несут? Что зовет нас и что отталкивает в родном городе? Древние римляне считали, что это genius loci – дух места. Но что имели в виду римляне и что можем знать об этом мы, люди XXI века?

Новую рубрику мы предложили открыть доценту кафедры архитектуры технического университета Ларисе Тарасовой и заведующему кафедрой истории России Саратовского госуниверситета, профессору Сергею Мезину.

Лариса Тарасова: В древности вся природа была одухотворена. Поэтому, когда говорили о духе места, то говорили конкретно о духе рощи, пещеры, водопада. И сегодня человек, который живет на природе, не утратил с ней контакта, чувствует все так же остро. Каждый сельский житель знает места светлые и места глухие, гиблые. Он знает пути для него приятные и сопряженные с испытанием. Он ощущает пространство как одухотворенное, живое. Хотя речь уже давно не идет о каких-то конкретных мифических духах.

Сергей Мезин: Дух места – понятие очень архаичное. Первоначально оно означало мужскую силу, плодородие. И только значительно позже – дух конкретного места, в том числе города. Это понятие прошло эволюцию – от приземленного смысла до высокого. А сейчас, когда мы говорим о духе места, мы подчас имеем в виду даже вполне конкретного человека, который как бы освящает его своей судьбой, творчеством или подвигом.

Почему одно и то же место по-разному воздействует на людей? Дух места один или их много? А может, мы сами вызываем этих духов и настраиваем их под себя? Тогда получается – сколько людей, столько и духов... Но каждый ли человек способен вступить в контакт с духом места или для этого нужен определенный культурный опыт?

Л.Т.: Человек очень зависим от пространства, в котором живет. Проводилась масса исследований, как пространство воздействует на отдельных людей, на группы, как те или иные виды деятельности осуществляются в пространствах разного типа. Появилась даже такая наука – видеоэкология. Она изучает воздействие визуально воспринимаемых городских сюжетов на психику человека.

Вот, например, консерватория, памятник Чернышевскому на фоне ворот в Липки, церковь Утоли моя печали – это кусок города, который на меня лично действует очень благоприятно и активно. Этим местом, я считаю, можно лечить, у меня здесь всегда поднимается настроение. Я даже могу объяснить это: силуэты активнее всего фиксируются в нашем сознании. А силуэты остроконечные, устремленные вверх, и настроение вызывают приподнятое. Но есть места Саратова, которые на меня действуют удручающе. Это и бесконечные боксовые гаражи, и однообразные скучные многоэтажки, и разбитый под ногами асфальт – я от этого почти заболеваю...

Ученые делят нас на три группы: жители места, туристы и транзитники, для которых та или иная среда – просто место, которое нужно преодолеть. Все мы можем менять эти роли. Когда мы бежим с работы домой, мы просто транзитные пассажиры. Когда вышли вечером погулять – почти туристы, потому что свободны, и нам ничто не мешает услышать городские шумы, насладиться ими в чистом виде.

С.М.: Я думаю, что в принципе любой человек может уловить душу места, если сам он с живой душой, если у него открыты глаза и чувства. Но, конечно, нужен и определенный культурный багаж, который позволяет увидеть, прочувствовать метафизику города. Например, чтобы понять Петербург, нужно определенно быть начитанным человеком.

Любой из нас видит, насколько красивы, уютны те или иные дома. Но если мы, например, знаем, что в этом городе жил писатель Булгаков, к городу рождается уже совсем другое отношение. Или же мы подходим к какому-то зданию, которое, может быть, помнит почти все исторические эпохи города – и Петра I, и Пугачева, и Державина, и Чернышевского – восприятие совсем другое… Исторические и художественные сюжеты часто накладываются на наше представление о городе, делают его более богатым и интересным.

В какой-то момент мы начинаем понимать, что недооцениваем своих предков, и тогда начинаем задавать вопросы: какие люди создавали наш город, чего добивались, во что верили? Что оставили они нам в наследство в смысле духа? Можем ли мы говорить о том, что существует некий тип горожанина-саратовца с ярко выраженным характером, как, например, киевлянина, москвича, петербуржца, нижегородца или одессита?

С.М.: В Саратове всегда был достаточно пестрый коктейль жителей. До революции здесь жили и дворяне, и местные «степные» помещики с достаточно дикими нравами, которые, проезжая по городу, могли дорогу себе прокладывать кнутом. Один из устоявшихся стереотипов – Саратов купеческий. Купцов действительно было много, но купцы были разные. Были купцы Островского – в сапогах и поддевках, а были и совершенно иные. В Саратове существовал еще особый тип русско-немецкого предпринимателя. Эти люди были в большинстве своем очень образованными, умели хорошо организовывать любое дело. Кроме того, в Саратове немного больше обычного было разночинцев – интеллигенции того времени. Люди типа Чернышевского, всегда недовольные властью, всегда ругающие ее – тоже один из типов Саратова. А к началу XX века Саратов вообще становится городом интеллигентским, университетским. Город гордился своими профессорами. Даже домовладельцы считали за честь сдать им квартиру.

Но слой этой высокой культуры, которая создается грамотностью, постоянным обращением к чему-то новому, был очень тонкий. В своей основе Саратов оставался мещанским, мужицким городом. Большинство населения до революции – это мастеровые, мелкие торговцы, люди с совершенно определенным, устоявшимся укладом жизни, которые, как писал мемуарист, каждое воскресенье в одиннадцать утра обязательно ели пироги.

До 1917 года в Саратове насчитывалось 242 тысячи жителей. Но потом были революция, страшный голод 1921 и 1933 годов. Наиболее неприспособленной к жизни в таких условиях оказалась интеллигентная часть Саратова – ее стало значительно меньше. Затем город стал бурно расти, с годами население достигло почти 900 тысяч. Но процент коренных саратовцев был уже очень низким. В результате город потерял некоторые свои основы, корни, устоявшийся образ жизни.

Л.Т.: Среди моих знакомых – в основном, вузовских работников – очень мало саратовцев в третьем-четвертом поколении. Саратов всегда был городом привлекательным и достаточно лояльно относился к приезжим. Его непосредственно не затронули две мировые войны. Зато здесь всегда было много эвакуированных, переселенцев, мигрантов. Все, кто искал защиты и более-менее спокойной жизни, мог здесь ее найти. Может, это и палка о двух концах – со временем действительно размылся исторический костяк саратовского общества.

Веками вырабатывалась целая система стереотипов в восприятии мировых культурно-исторических центров. Про Париж теперь говорят, что его главный признак – «населенное одиночество». Про Женеву – что это «самый большой маленький город в мире». Лондон – «чудное место для жизни, если вы можете уехать из него». Нью-Йорк – «город, где в равной степени мало проку как от автомобиля, так и от хороших манер». А Венеция – «коробка шоколадных конфет с ликером, съеденная за один присест». Про наши отечественные столицы очень интересно рассудил Гоголь. Он считал, что Москва нужна для России, для Петербурга же нужна Россия.

А что такое Саратов? Есть ли у этого города своя миссия?

С.М.: «Дух места» в Саратове зарождался тяжело. Мы знаем, что город несколько раз возникал и умирал. До сих пор историки спорят о том, где родился Саратов – на правом или на левом берегу Волги. В смутное время он просто умер. Здесь ничего не было, сюда стрельцы из близлежащих крепостей ездили клады копать. При Романовых Саратов опять возродился, как небольшой город-крепость на левом берегу Волги. Место было неудобное, да и Разин его разорил. Город перенесли на правый берег. И только с 1674 года он утвердился на своем сегодняшнем месте.

Как ни странно, Саратов очень вырос в петровское время, которое считается неудобным для развития городов. Все было передано в государственную монополию, все было поставлено на войну. И тем не менее мы видим, что Саратов именно в это время растет и богатеет. Почему? Особая хитрость была у саратовцев того времени – они умели ловко обходить законы. Город торговал солью, на соль была наложена жесткая государственная монополия, но саратовцы ее нарушали – это совершенно очевидно – и очень сильно богатели. Настолько в то время было выгодно быть саратовским купцом, что мы знаем случаи, когда даже дворяне переходили в купечество.

Л.Т.: Городское самосознание саратовцев, на мой взгляд, начало зарождаться после 1803 года, когда был сделан первый регулярный план города. Те же Липки стали первым объектом, который строился всем миром. За каждым деревом был закреплен человек, который возил воду, поливал, ухаживал, ему из городской казны за это что-то платили. Это впервые было некое общее действо, и совсем не случайно Липки до сих пор остались для нас одним из главных символов города.

Вместо резюме

По нашей просьбе разговор прокомментировала профессор Поволжского института им. П. Столыпина Тамара Фокина. С ее статьи несколько лет назад началась непрекращающаяся до сего времени дискуссия о миссии нашего города:

– Социальное пространство всегда размечено: вот город, вот деревня, вот один город, вот другой. И все это отличается друг от друга не только потому, что находится в конкретном месте, но и по символическому содержанию смыслов. Понять символический смысл места, в котором мы находимся, к чему он нас обязывает или, наоборот, почему он, может быть, нам мешает, как судьба, – вот это и означает задавать метафизические вопросы. А ответы даются уже самими насельниками города, его гражданами – к чему мы приспособлены, для чего мы здесь, что означает для нас имя города, его история. Что у нас есть такого, чего больше нет нигде? Метафизика города должна быть исследована учеными, интерпретирована поэтами, художниками, архитекторами. И она обязательно должна стать предметом служения.

Трижды рожденный

Люди в этих местах жили с эпохи средней бронзы (археологическому памятнику «Алексеевское городище» почти четыре тысячи лет). Поселение то возрождалось (в период Хазарского каганата, Волжской Булгарии, Золотой Орды), то исчезало без следа во время очередного прилива кочевых народов (в XIV веке Тамерлан полностью разрушил золотоордынский город Увек).

Город под названием Саратов закладывался русскими воеводами три раза:

в 1590 г. – князем Григорием Засекиным и боярином Фёдором Туровым (на полпути между Самарой и Царицыном);

в 1617 году – после пожара, на левом берегу Волги, в устье реки Саратовка;

и, наконец, в 1674 году – к югу от Соколовой горы стрелецкий полковник Александр Шель в третий раз заложил Саратов.

В следующих публикациях под рубрикой «Место имения» мы постараемся рассказать о том, как «genius loci» в разное время влиял на судьбу Саратова и саратовцев.