Наш сегодняшний собеседник – Николай ОСТРОВСКИЙ, профессор, доктор медицинских наук, зав. кафедрой оперативной хирургии Саратовского медицинского университета, главный врач городского ожогового центра. Пластический хирург, знающий о пропорциях и симметрии практически все.

– Николай Владимирович, медицина – сфера разнообразных умений и возможностей. Почему вы выбрали своей специализацией именно пластическую хирургию?

– Знаете, меня всегда привлекала красота. Всю жизнь интересуюсь живописью, а это ведь рядом – искусство и пластическая хирургия. Моя профессия невозможна без чувства такта, деликатности, вкуса. Еще в юности, учась в мединституте, я интересовался проблемами кожи, исследовал толщину кожного покрова. Она ведь у людей разного пола и возраста разнится по структуре, качеству.

– Но ведь есть и то, что ее объединяет. Где, например, самая нежная кожа и у ребенка, и у старика?

– Внутренняя поверхность плеча. Нежнее не бывает.

– Пластическая хирургия – это особый клан. Почти как в мафию, в нее надо войти. Вам удалось это без приключений?

– Без приключений было бы слишком просто. Мой учитель Алексей Черномашенцев, замечательный врач и педагог, рекомендовал мне в свое время как можно больше ездить по стране, встречаться с профи в сфере пластики, показывать им свои работы, идеи. Ну, я и приехал в Московский институт хирургии имени Вишневского. Пришел к одному из профессоров. Он смерил меня таким саркастическим взглядом и отрезал: «Нам это не интересно». Я, конечно, был сильно подавлен. Сел, помню, во дворе больничного садика, там красивый такой фонтан с пеликанами, и думаю: почему же это я, мальчишка, провинциал, вообразил, что буду кому-то интересен в столице?! Позвонил в Саратов, отцу, поделился с ним невеселыми раздумьями. А отец мне в трубку гудит: «Брось, не расстраивайся, все будет хорошо. «Завернули» в одном месте, штурмуй другое. Что, в Москве больше крупных научных центров нет?! Свет клином не сошелся на одном институте».

Через какой-то час я перешагнул порог института Склифосовского, где встретился с профессором, лауреатом государственной премии Ларисой Ивановной Герасимовой. На всю жизнь запомнил первое впечатление о ней: сидит дама и курит длинную такую сигарету. А в кабинете вокруг нее не счесть всяких экстравагантных заграничных сувениров. Тогда, в 70-е годы, диво дивное. Внутренне робея, я заговорил о том, что меня интересовало. И вдруг эта царственная дама сразу как-то оживилась, эмоционально зажглась и заговорила со мной так, что я почувствовал: мои интеллектуальные возможности будут востребованы, я из себя что-то представляю, я смогу работать в этой сфере. Так и получилось. Дальше я трудился самостоятельно. Но из столичных величин первым человеком, поверившим в меня, была она, Лариса Герасимова. У меня и портрет ее в кабинете – обратите внимание – на видном месте. Как амулет на счастье.

– Насколько я знаю, вы пластический хирург, делающий самые разнообразные операции: избавляющий от жировых отложений, омолаживающий лицо при помощи пилинга и круговой подтяжки, создающий красивую женскую грудь, совершенствующий «проблемный» нос, делающий более деликатными даже самые грубые рубцовые образования и после ожогов, и после травматичного для кожи операционного вмешательства. Скажите, есть ли предел волшебству?

– Есть. Может быть, я вас разочарую, но реальность такова, что в корне изменить ничего нельзя, возможно только умно скорректировать, освежить, подправить. Человек – не платье, его не перешьешь заново. Из Мыслителя Венеру не сваял бы даже сам великий Роден, а он, как известно, работал с мрамором. Кожа куда как более тонкий материал.

Красота, на мой взгляд, заключена в соразмерности пропорций. Грудь можно увеличить, но украсит ли архикрупный бюст очень миниатюрную женщину? И пациенту, и врачу надо всегда думать о том, как человек будет выглядеть после операции, не обернется ли лично для него карикатурностью журнальная красота.

– Пластический хирург вправе говорить о плохих и хороших пациентах?

– Вполне. Убийственно, если пациент мнительный человек. Работать с таким чрезвычайно сложно. Еще проблематичнее, если люди не представляют, что хотят изменить в своей внешности и, главное, ЗАЧЕМ. Я всегда спрашиваю: «С чем связано ваше стремление изменить форму молочной железы или носа?» Ответы бывают самые парадоксальные: «Хочу сделать подарок мужу...» Или: «Купила новое платье, а там роскошное декольте. Показывать-то мне особенно нечего, вот и мечтаю блеснуть... с вашей помощью».

Очень распространенный ответ: «Подружка сделала подтяжку, ей так классно, а я чем хуже?!» Это очень опасно, когда внешность меняют, простите, по настроению или к очередному отпуску. Успех операции зависит ведь не только от мастерства хирурга. Многое решает состояние кожи пациента, ее возраст, степень поврежденности, дряблости или эластичности тканей.

– У вас были пациенты, чей облик вас, как бы это поделикатнее сказать, поражал?

– Были, конечно. Однажды ко мне на консультацию пришла женщина с анатомической аномалией молочной железы, так называемый синдром Поланда. Одна грудь отсутствовала полностью. Женщина спросила, можно ли что-то сделать. Я честно ответил, можно, но операция очень жесткая, то есть трудоемкая, травматичная для организма. Моя потенциальная пациентка даже не очень огорчилась и сказала, что вообще-то у нее все хорошо в личной жизни, сексуальные отношения с мужем ее нестандартный вид не разрушает. Я искренно порадовался за нее: визит к врачу не был для нее экстремальным.

Как-то посетила мой кабинет еще одна девушка с хорошеньким светлым личиком и телом в цвет шоколада. Меланин, делающий негров черными, а рыжих конопатенькими, причудливым образом перераспределился в организме этой девушки, и примерно 60 процентов ее кожи покрылось такой вот расцветкой. Имело место очень редкое заболевание под названием пигментный Нилус. Как-то справиться с этой аномалией не представлялось возможным. Как врач и просто как человек я был удовлетворен тем, что девушку ее экзотическая внешность не вгоняла в депрессию...

– Скажите, а такие врожденные дефекты, как заячья губа, волчья пасть в Саратове оперируют?

– Да, в клинике детской хирургии, четвертом корпусе нашего университета. Причем, операцию надо делать как можно раньше. Дефекты ушей тоже рекомендую устранять в малышовом возрасте. А вот с операцией носа следует подождать лет до 15-16-ти. К этому времени он приобретает свою окончательную форму.

– Носы а ля Сирано де Бержерак приходилось переделывать?

– А как же! Носы иногда встречаются очень большие. Не все, кстати, стремятся их исправить – некоторые ими гордятся. И они абсолютно правы: великие носы – это своего рода бренд. Любой недостаток можно превратить в достоинство. Вспомните Горбачева. Он что, не мог свести свое знаменитое родимое пятно? Мог, конечно! Но оно стало частью его облика.

– Раз уж речь зашла о политиках, среди представителей саратовских властных структур у вас были пациенты?

– Были. Политики, как и все люди, стремятся выглядеть привлекательно. И это хорошо, когда они стремятся подчеркнуть свою индивидуальность. Двух одинаковых личностей не бывает. Обаяние и сексапильность подчас выше красоты. Сексапильность – это дитя наших манер, поведенческая реальность, таящаяся в пластике, в голосе. Иной раз увидишь, как женщина движется – и все, пропал. Уже не имеет значения цвет ее глаз и форма груди.

– Не боитесь, что жена закатит вам сцену за такое заявление?

– Не боюсь. Во-первых, жена имеет все основания мне доверять, а во-вторых, как врач, делавший даже операции по восстановлению девственности, я, восхищаясь красивой женщиной, отношусь к ней не без подозрения (смеется. – С.М.).

– И кто, если не секрет, были ваши пациентки, решившиеся на столь пикантную операцию?

– Преимущественно молоденькие девушки восточных кровей. Те, для кого брак без невинности невесты равнозначен катастрофе. Чисто психологически эту операцию делать довольно дискомфортно. К тому же я убежден: девственность сыграть нельзя. Это прежде всего состояние души и только потом физиология.

– А у мужчин интимные заказы бывают?

– Конечно, и длину полового члена и его объем увеличивают, только это опять-таки тот случай, когда психология подменяется анатомией и физиологией. Способность к хорошему сексу прежде всего рождается в сознании и лишь потом – в гениталиях. Нет уверенности в себе, нет ощущения желания партнерши – никакие наращенные сантиметры не помогут.

– А отказывать пациентам из-за нереальности их желаний приходилось?

– Бывало. Причем от ворот поворот я устраивал некоторым гражданам не только из-за утопичности их желаний, но и из-за распальцовки! Не терплю хамства и агрессии. Ненавижу, когда приходят со словами: «Мы вас всех тут с потрохами купим!» Да не купите ни фига! Деньги имеют значение. Но гонорары – это далеко не все. На сегодня я профи с именем и, ей-Богу, уже могу позволить себе покапризничать. Выбирать те операции, которые реально помогают людям.

– Вы не просто пластический хирург, вы главврач ожогового центра. Что самое тяжелое в вашей работе?

– Когда умирает пациент. В особенности – дети. К этому нельзя привыкнуть. Это – за-предельно. Я по фамилиям, по именам всех их помню. Огонь – очень коварный враг. Несведущим людям иногда кажется, что пациент нашего центра пошел на поправку: говорит, смеется, иногда даже шустро ходит. А между тем, механизм разрушения огнем оказался задействован, запущен. И очень часто больной, несмотря на все усилия врачей, медленно угасает.

Совсем свежий пример: скончался 17-летний молодой человек из районного центра. Его мать долгие годы не могла забеременеть, и вот наконец-то родился он, долгожданный, единственный сын. На эту женщину было страшно смотреть. Она сама словно обуглилась от горя, казня себя за происшедшее. Несчастная мать отправила сына в погреб за картошкой, а рядом стояла машина, в которой произошла утечка газа. Парень чиркнул спичкой и взорвался. Три недели мы изо всех сил тянули паренька с того света. Бесполезно! Травмы оказались несовместимы с жизнью. Парень скончался в результате язвенного кровотечения.

– Оснащен ли ожоговый центр необходимым оборудованием?

– На сегодняшний день – да, и очень хорошим. Центру существенно помог депутат Владислав Третьяк, перечисливший двадцать тысяч долларов для нашего реанимационного отделения. Удалось сделать палату, отвечающую самым современным запросам. Мы между собой теперь зовем ее «третьяковка».

– В романе Гюго компрачикосы уродовали детей, делая им пластические операции, добиваясь, наоборот, расцвета не красоты, а уродства. По-вашему, в сегодняшней реальности что-то подобное возможно?

– Уверяю вас: компрачикосы Гюго отдыхают по сравнению с нашими родимыми нравами. У нас садистов, стервецов и дураков не пересчитать. Женщина приревновала своего мужа, облила его бензином и подожгла. Чем не «компрачикос»?! Ссорящиеся граждане иногда в пылу конфликта кипятком друг друга поливают. Милейшие граждане, правда? Практически каждый год к нам поступает хотя бы один механизатор, возжелавший проверить уровень горючего в баке с горящей спичкой в руке.

А сюжет про «заботливую мамашку» хотите? Везет она колясочку с дитем, а в ней бутылочка с горячим молоком перекатывается. Бутылка наполовину откупоривается, молоко проливается, ребенок начинает плакать. Мама еще интенсивнее раскачивает коляску, бутылка открывается уже вся и молоко разливается повсеместно. По-моему, похлеще, чем компрачикосы.

У меня есть хороший знакомый, пластический хирург из штата Северная Каролина, Майкл Пек. Он работает в небольшом городе Чейпл-Хилл, где, тем не менее, сосредоточены три университета, имеется множество шикарных кварталов. Гореть в этом городе интеллектуалов и миллионеров явно некому. Горят (за редким исключением) либо по пьяному делу, либо по халатности. В больнице, где трудится мистер Пек, редко бывают пациенты, поэтому перезагруженность нашего лечебного учреждения его явно ошеломила. Американец предложил воспользоваться разработанным им «детектором дыма». «Если помещение задымляется – детектор начинает верещать», – объяснил американец. Наивный Майкл никак не мог взять в толк, что хибары в том же самом Глебучевом овраге хоть сплошь обвешай этими детекторами: пьяный дядя Вася как спал, так и будет спать.

– Есть выражение: уровень пластического хирурга определяется по швам, вы согласны?

– Абсолютно. Красивый шов почти всегда не заметен. «Почти», потому что рубцы, в идеале – рубчики, все равно остаются. Они просто деликатно маскируются. Качество шва зависит от иглы, нити и, конечно, искусства врача. Очень важно, чтобы хирургический разрез был осуществлен по линии кожного натяжения, с учетом того, как он видоизменится, став швом. Кстати, при коммерциализации сегодняшней медицины пациент вправе требовать и от обыкновенного, а вовсе не пластического хирурга, чтобы его швы были щадящими, эстетичными, а не грубо перепахивающими его тело.

– Силиконовые трансплантаты запрещены во Франции, а у нас?

– Мне довелось выступать на одном из съездов пластических хирургов с докладом об опасности инъекционных введений силикона. Насколько я знаю, в Саратове этим никто не занимается. Если только какие-нибудь ребятки, обходящие все законы. Силикон вообще – очень непростое явление. В небольших дозах, в качестве средства, изменяющего, скульптурирующего форму ягодиц или бедер, он безопасен для здоровья. В виде же трансплантата для молочных желез может обернуться проблемой, спровоцировать серьезное заболевание.

– А после липосакции жир в проблемных местах снова наращивается?

– Насколько мне известно – нет. После любого медикаментозного воздействия злополучный целлюлит возрождается снова и снова. Клетка опять накапливает влагу. Липосакция же раз и навсегда формирует нужный вам объем.

– Что ни при каких обстоятельствах не способен улучшить пластический хирург?

– Шею и руки – два главных показателя возраста.

– Николай Владимирович, давайте немного поговорим о личном. Кто по профессии ваша жена?

– Врач. Специалист по внелегочному туберкулезу. Главный врач диспансера. И два наших сына тоже выбрали медицину.

– Ваша жена пользовалась когда-нибудь услугами своего родного пластического хирурга?

– Зачем?! Мы своих не портим! (смеется. – С.М.) Пластическая хирургия – та же хирургия, пусть и эстетическая, вторжение в организм с помощью скальпеля и анестезии. Если нет острой надобности, зачем подвергать организм стрессу? Как и любую болезнь, недостатки своей внешности нужно лечить сначала терапевтически. Сейчас много косметологов и лечебной косметики, поэтому вполне реально подобрать для себя кремы, очищающие маски и гели, сбалансированную диету. Красота – это любовь. В том числе и к самому себе.

– А собственной внешностью вы довольны?

– Вы намекаете на мою лысину? Когда со мною приключилось облысение, жена посоветовала мне радикальный способ – побриться наголо. Это и впрямь куда достойнее, чем жалко конспирировать проплешину остатками волос. Правда, произошло это в тот период, когда лысыми были преимущественно бандиты, и мне, университетскому человеку, ходить с такой прической было странновато. Но ничего, привык, и ко мне привыкли.

– Но ведь вы занимаетесь восстановлением и волосяного покрова! Неужто не хотелось вернуть себе былую шевелюру?

– А зачем?! У меня что, больше дел нет? Волосы мне куда приятнее было возвращать одной девчушке. Сироте Лизаньке, которая потом со своими крестными родителями пришла поблагодарить меня. Это был, по-моему, самый трогательный дар в моей жизни: букет роз и икона Николая Чудотворца.

– Про врачей существует мнение, что они циники. Вы циничны?

– Надеюсь, что мне свойственен здравый цинизм, помогающий принимать единственно правильное решение без скидки на эмоциональность.

– Как вы полагаете, в жизни существует судьба?

– Мне очень нравится мысль Солоухина о том, что произошедшее с нами единожды – случай, дважды – совпадение, трижды – тенденция, а четырежды – закономерность.

– У вас есть жизненный девиз?

– «Делать то, что люблю и любить то, что делаю» – вот мой девиз. Я ведь не только оперирующий хирург. Я университетский человек, пишу книги, выступаю на симпозиумах, среди моих учеников 13 кандидатов наук, 2 доктора. Уверен, что жизнь прекрасна, несмотря ни на что.

– У вас на столе фигурки ежей. Это случай или тенденция?

– Тенденция (смеется. – С.М.). В прошлой жизни я был ежом. А теперь вот начал их коллекционировать. Раньше был в иголках, сейчас – с иголкой. Что-то в этом есть.

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 32 (94), 20-26 августа 2004 г.