В свои 29 лет Алексей Чадаев заслужил право называть себя «мастодонтом и старожилом российской политики». В устах любого из его сверстников подобное прозвучало бы, по меньшей мере, самонадеянно, но автор книги «Путин: его идеология» заслужил право на подобную самооценку.

Журналист и политолог, член Общественной палаты РФ, Алексей Чадаев вступил на поле общественно-политической активности еще в начале 90-х годов. Его жизненный путь пролегал через такие, казалось бы, разнополярные точки, как либеральная газета «Консерватор» или Фонд эффективной политики Глеба Павловского. В интервью «НВ» Алексей рассказал, как рождалась идеология Путина.

– Алексей, как эволюционировали ваши политические убеждения?

– Менялась сама ситуация. В 2002 году я работал в газете «Консерватор», которая выступала с либерально-консервативных позиций. В то время сотрудничали друг с другом многие люди, которые потом оказались по самые разные стороны баррикад. Что касается меня, то имел место долгий дрейф от полного неприятия Путина в 1999 году, когда он пришел к власти, до фактически попадания в штатные идеологи, к коим сегодня многие меня причисляют.

– Почему же ваше мнение изменилось?

– На самом деле это происходило очень медленно. К тому времени я уже имел опыт работы в Правительстве в качестве помощника вице-премьера, у меня сформировалось представление о том, как функционирует государство, какие проблемы стоят перед властью. Я уже тогда четко понимал, что главным врагом России являются олигархи. Я помню это тоскливое ощущение бессилия в правительстве 1997 года, когда исполнение государственного бюджета зависело от того, удастся или не удастся договориться с «Газпромом», чтобы он выплатил хотя бы часть налогов. А «Газпром» был единственной структурой, с которой вообще о чем-то можно было договариваться. С остальными это было совершенно невозможно, потому что олигархи в то время вели войну на взаимное уничтожение, за контроль над медиа и т.д. Власть вроде бы была, но на самом деле ее не было.

Однако история показала, что система умеет защищаться от рейдерских атак. Когда один за другим из страны вылетели Березовский и Гусинский, когда власть смогла сделать то, о чем мы даже мечтать не могли, я понял, что какая-то правда здесь есть. Критическая точка перелома в эволюции моих взглядов пришлась на лето 2004 года, когда я приехал на социальный форум в Киров. Дело в том, что чем сильнее ты погружаешься в реальную жизнь России и ее проблемы, тем меньше остается желания бороться с властью и тем больше приходит понимания, каких чудовищных усилий стоит просто удерживать ситуацию в состоянии стабильности. Когда я увидел, что из 25 районов Кировской области шанс в перспективе 15–20 лет есть только у восьми, но реализовать его можно, лишь работая со 120-процентной отдачей, – тогда я понял, какой ерундой занимаюсь. И решил, что надо засунуть куда подальше мои экзистенциональные гражданские чувства и поступить на службу в чине рядового.

– Вы это сделали?

– Да, я пришел к Глебу Павловскому и попросился «в окоп».

– И вы считаете, что эта работа действительно приносит пользу государству?

– Понимаете, я не рассматриваю свою деятельность как пиар, никогда не считал себя политтехнологом или политологом. Я всегда видел себя в качестве общественного коммуникатора, переводчика, который помогает людям услышать и понять друг друга, найти общий язык, обладая принципиально разным сознанием и мышлением. Это позволяет преодолевать вызовы непонимания и разобщения.

– Давайте поговорим о вашей книге. До ее появления никто не брался формулировать идеологию президента?

– Да, власть действительно воспринималась как сугубо конъюнктурный субъект, который живет одним днем. Субъект, у которого нет и не может быть никакого стратегического видения, а есть только интересы, понимаемые сугубо прагматически, этакая фирма ЗАО «РФ». Так это выглядело снаружи. А изнутри было так: да, у нас есть какие-то ценности, но мы это выразить не можем, потому что мы заперты внутри того языка, который нам достался в наследство от прошлой эпохи.

– Это была ваша мысль – создать книгу «Путин: его идеология»?

– Первые три месяца я вообще не подозревал, что пишу книгу, и не думал, что это будет интересно еще кому-то кроме меня. Я часто работаю «в стол», и думал, что здесь получится точно так же. Я просто разбирал публичные выступления Путина, вычленяя ключевые формулы его политического языка и политического мышления, пытаясь понять общую структуру и логику этого мышления. Это была сугубо индивидуальная работа, которую я вел лично для себя. Как политический журналист, я был обязан владеть языком этих опорный понятий, и делал справочник для собственного использования.

– Но вышел справочник для всей политической элиты…

– То, что получается некий внятный текст, стало ясно к маю 2005 года. К этому времени я уже примерно полгода над ним промучился.

– Приходилось ли что-то поправлять, корректировать после прочтения текста Павловским?

– Содержательных изменений не было, хотя некоторые идеи в моем исполнении звучали бы, наверное, по-другому. Например, я принципиально не использовал в книге термин «суверенная демократия», в первую очередь потому, что четко понимал: он принадлежит Суркову. И Путин всегда давал понять, что хотя ему интересна эта дискуссия, но он против того, чтобы приписывать этот термин себе.

– Алексей, каково это было – почувствовать себя идеологом первого лица государства?

– На самом деле вопросы идеологии заинтересовали меня значительно раньше. Когда я пришел работать в «Русский журнал», я поставил перед собой задачу вернуть государству способность мыслить и действовать в идеологических рамках, уйти от прагматичного существования «только здесь и сейчас». Я сознательно над этим работал. Не было задачи стать идеологом, была задача вернуть власти идеологическое измерение как таковое.

– Объясните в двух словах, в чем же состоит идеология Путина?

– Конечно, это идеология реванша. Путин – носитель опыта нескольких поражений, как личного, так и гигантского поражения целой страны. Плюс это идеология человека, который способен учиться, для которого через опыт поражения лежит путь к победе и успеху.

– Менялась ли его идеология с течением времени?

– Да, конечно. Скажем, Путин образца 1999 года, только что пришедший к власти, – это спасатель. Его «аватаром» тогда являлся Шойгу в оранжевой куртке, вытаскивающий кого-то из-под завалов. То есть это был человек, благодаря которому мы могли дожить до завтрашнего дня. Сегодня задача выживания, конечно, никуда не исчезла, но она вышла из категории «дожить до завтра» и стала рассматриваться в горизонте минимум 20–30 лет.

– Вы путешествуете. Расскажите, что вам бросается в глаза во время поездок по регионам?

– Страна меняется, причем очень быстрыми темпами. И политическая, социальная система не успевают за этими трансформациями. Мы столкнулись с неожиданной угрозой, которую я бы назвал «вызовом роста». Рост – это же не только развитие, но и ряд опасностей, которые могут погубить сам растущий организм. Самое характерное – это увеличение неравенства. Рост экономики всегда идет неравномерно, что приводит к разрыву в уровне доходов. Мягкие механизмы перераспределения доходов здесь уже не справляются, потому что рассчитаны на определенную пропускную способность. Ситуация такова, что, например, люди, которые в режиме выживания страны были готовы за очень маленькие деньги выполнять свой долг («должен же кто-то лечить и учить, так что потерпим»), сегодня, когда налицо очевидный экономический рост, начинают спрашивать: «А почему мы должны делать то же самое, за те же деньги, когда вокруг идет гонка обогащения?»

– Логичный вопрос…

– И совершенно закономерный. Это самый простой из вызовов роста. Второе, с чем сталкивается растущий организм, – это инфраструктурные барьеры: энергодефицит, нехватка мощностей, низкая пропускная способность транспортных артерий и так далее.

– Это то, что касается экономики, а если говорить о социальной сфере?

– Все то же самое. Старые системы коммуникаций не справляются с возросшей информационной нагрузкой. Если вы выйдете на улицы Саратова, вы на любой дороге увидите сплошную пробку в любом направлении. Сети массовой коммуникации, в сущности, выглядят точно так же, как эта пробка. Интенсивность коммуникации увеличилась, сама она стала намного сложнее и объемнее, а сети остались прежними. Сегодня гораздо труднее донести до общества информацию, чем тогда, когда существовало всего три телеканала. Когда их стало 33, каждый смотрит свой любимый, а доля национальных СМИ все время падает, массовая коммуникация все более затрудняется.

– Напоследок поделитесь вашими творческими планами. Что на повестке дня?

– Основное, что волнует меня сейчас, – судьба моего поколения. Владимир Путин – это, в первую очередь, лидер своего поколения. То есть советских людей, которых уже в зрелом, сознательном возрасте застигла крупнейшая геополитическая катастрофа ХХ века, как сам Путин однажды выразился. Людей, которым пришлось заново устраиваться в этом «мире после катастрофы», выживать в нем. А мы – молодежь – другие. Мое поколение и те, кто младше, застали все это еще детьми. Мы – первое постсоветское поколение, у нас не было этой травмы, ломки сложившихся стереотипов, ломки менталитета, нам не пришлось заново встраиваться в некую реальность. Поэтому у нас другие задачи, другая миссия. Какие это задачи, какая миссия – об этом я хочу написать и поговорить со своими сверстниками.

Справка «НВ»

Алексей Чадаев – журналист, политолог, автор книги «Путин: его идеология». Родился 30 сентября 1978 года в Москве. Окончил Государственную академию славянской культуры. Кандидат культурологии.

С сентября 2003 года – председатель клуба и президент фонда «Новые правые». С декабря 2003-го до мая 2004-го – член оргкомитета по созданию политической партии «Новые правые». C июля 2004 года – глава отдела политики в «Русском журнале». В сентябре 2005-го избран в Общественную палату РФ, став постоянным членом комиссии по вопросам регионального развития и местного самоуправления. В настоящее время – редактор отдела политики сетевого издания «Русский журнал».