5 декабря 1905 года в Саратове в доме губернатора Петра Столыпина от бомбы террориста погиб генерал-майор В. Сахаров, возглавлявший карательную экспедицию, посланную на подавление крестьянских бунтов. Столыпин, будущий герой Солженицына, Аяцкова и Жириновского, тогда не пострадал.

В те времена Саратовская губерния вовсе не была «средней провинцией», «деревней, глушью», до которой в масштабах России никому нет дела. Город претендовал на третье место в стране по уровню экономического развития, а саратовская деревня считалась одной из наиболее «бунтарских», вызывая пристальный интерес всей России. Регион прославился одним из первых черносотенных погромов в империи, когда на улицах города по наущению местного епископа избивали всех носящих очки «антилигентов», а с другой стороны, Саратовщина с 1860-х годов была оплотом народничества и эсеров. Не дав Родине ни одного святого, Саратовщина отметилась в истории многочисленными бунтарями, разбойниками и революционерами. Чернышевский, неудачный цареубийца 1866 г. Александр Соловьев, вождь эсеров Виктор Чернов родились в нашей области. Столыпин, хотя и владел в губернии крупным имением, саратовцем не был и никогда себя им не считал. По воспоминаниям дочери, он не любил свои саратовские владения и крайне редко навещал их, предпочитая литовское Колноберже. Там, в Литве, на границе с Восточной Пруссией, он и почерпнул основные идеи своей аграрной реформы, окончательно вызревшие у него в недолгую бытность саратовским губернатором.

Попав в Саратовский край в разгар аграрных беспорядков, когда все его сановные знакомые помещики – Нессельроде, Голицыны, Гагарины – бежали из охваченных огнем поместий, Столыпин большую часть времени управления губернией занимался подавлением крестьянских восстаний. Проявляя личное мужество, научившись перекрикивать мужицкие сходы (что впоследствии помогло Столыпину в Государственной Думе), он обратил внимание на общинную сплоченность и взаимовыручку бунтовщиков. И решил разрушить общину, разобщив крестьян по хуторам – как в любимой Прибалтике и Восточной Пруссии. Полицейский аспект Столыпинской аграрной реформы первоначально был главным, все рассуждения о хозяйственной пользе частной собственности появились потом и не смогли возобладать над бюрократически-жандармской установкой, выношенной в Саратове.

«По взмаху пера, шаблонно и однообразно на всем громаднейшем пространстве Российского государства правительство хочет осуществить выход из общины», – писал главный критик столыпинской аграрной политики «справа» ученейший граф Сергей Юльевич Витте. В Тульской губернии земский начальник Борисов выгонял крестьян из общины арестами и наганом – практически так же, как через 20 лет будут загонять мужиков в колхозы герои «Поднятой целины». На Орловщине ревизор министерства внутренних дел отмечал, что «местные землеустроительные учреждения... работу ведут очень быстро, строгими предписаниями и распоряжениями подгоняют друг друга и заботятся лишь о том, чтобы насадить возможно большее число хуторов». Такое возможно только когда полицейский интерес преобладает над хозяйственным. Неудивительно, что реформа дала поразительно разные результаты – от полного успеха в соседней с Прибалтикой Псковщине до полного провала в центре России и на Востоке (Казань, Нижний Новгород). Соратник Столыпина Кривошеев сетовал на «фанатическую уверенность», с которой народ разгоняли по хуторам в пустынном Саратовском Заволжье, где условия водоснабжения категорически этому не благоприятствовали.

Современный историк Борис Николаевич Миронов пишет об итогах столыпинской реформы: «на 1 января 1917 г. в Европейской России из 15,5 млн. дворов на долю крестьян-общинников (продолжавших жить в передельной общине) приходилось 6,3 млн. дворов, или 41%, на долю крестьян, проживавших в официально подворных беспередельных общинах, – 3,8 млн. дворов, или 24%, на долю крестьян, проживавших в фактически беспередельных общинах, – 2,3 млн. дворов, или 15%, на долю крестьян-собственников – 3,1 млн. дворов, или 20% (из них землеустроенных, т. е. размежеванных с общиной, – 1,5 млн. и выделенных на хутора и отруба – 1,6 млн. дворов). Отсюда видно, что, несмотря на ощутимые потери, общинный строй к 1917 г. был еще достаточно силен, в особенности в великороссийских губерниях: на традиционном общинном праве продолжали жить две трети русских крестьян, из них одна половина хранила верность мирскому строю из принципа, а вторая – из-за нерешительности; выход же из общины наиболее недовольных ею, скорее всего, консолидировал оставшихся».

Современные попытки поднять на щит Столыпина, производимые в Саратове, носят исключительно политический характер и призваны бросить отблеск исторической преемственности на нового бескровного «Столыпина» – саратовского губернатора Аяцкова. Однако Столыпин – фигура патриотическая, но история не дает оснований для однозначной и политической, и экономической оценки результатов его политики.

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», №44 (59) 5-10 декабря 2003 г.