1(13) марта 1881 года народовольцами был убит Александр II

Великий Достоевский ничуть не сомневался в ответе, когда вопрошал: «Стоит ли всеобщее счастье одной слезинки невинного ребенка?» Биологически у человека заложен инстинкт продолжения рода, дети – это святое. А если не ребенок, да еще невинный, а мерзкая старуха-процентщица? Сейчас россияне с увлечением рассуждают – прав ли Калоев, подозреваемый в убийстве швейцарского авиадиспетчера. Отчаявшийся отец покарал предполагаемого виновника авиакатастрофы, в которой погибли его жена и дети. Не смог вынести издевательства официального «правосудия», оставившего виновных безнаказанными. Подавляющее большинство наших сограждан поступок несчастного мстителя одобряют. Точно так же, как 125 лет назад одобряли выстрел Веры Засулич, отомстившей жандармскому генералу Трепову за издевательства над совершенно незнакомым ей политзаключенным студентом Боголюбовым. А позже – одобряли (пока Александр II был жив) беспримерную «охоту на царя», устроенную горсткой народовольцев. Ведь с одной стороны – государство, «чудище обло, огромно, стозевно и лайяй», сонмы охранников, жандармов и полиции, а с другой три десятка «нетерпеливых» (по Ю. Трифонову) молодых людей, отважившихся бросить вызов тысячелетнему деспотизму. Кто тут на кого охотится? И кто – жертва?

А они взяли и убили царя. У которого, между прочим, было восемь детей. Попутно – случайно – осколком разорвало горло незнакомому семилетнему мальчику, оказавшемуся на месте покушения. Раскольников тоже вынужден был убить кроме старухи-процентщицы случайно (случайно ли?) подвернувшуюся под руку Лизавету.

И уже с такой же страстью «общественное мнение» обратилось против цареубийц. Поднялась настоящая истерика, организаторов и исполнителей убийства повесили, в том числе и женщину Софью Перовскую (это была первая политическая казнь женщины в России). Хорошо еще хватило сдерживающих центров не повесить приговоренную к смерти беременную Гесю Гельфман, но волна жестокости поднялась высоко. На ее гребне уже невозможно было примирение – новый царь, Александр III, уже не мог ввести одобренные перед смертью отцом проекты привлечения выборных от «общества» к управлению государством, названные потом историками «конституцией Лорис-Меликова» (по имени министра, их предложившего). Это выглядело бы позорной уступкой террористам. Народовольцев переловили и всех активных отправили навечно в Шлиссельбург – «сухую гильотину», как называли эту особо суровую тюрьму, сводившую с ума узников скудной пищей и полным бездельем.

В годы перестройки популярна была метафора Тенгиза Абуладзе из фильма «Покаяние» – про дорогу к храму, которую каждый должен пройти. А если храм – на крови? Или еще больше – из крови? Да и храм ли это? «Иди и гибни безупречно.../ Умрешь не даром: дело прочно,/ Когда под ним струится кровь»?

Народовольцы искренне стремились к «всеобщему счастью», и ради этого рисковали жизнями в попытках убить «тирана» – Александра II. Александр II больше всего на свете хотел спокойной семейной жизни с молодой женой Екатериной Долгорукой, и ради этого готов был даровать хоть конституцию – лишь бы его оставили в покое. В прошлом он уже освободил крестьян, хотя был по убеждениям крепостником, – потому что этого хотели окружающие и требовал на смертном одре его отец, Николай I. Теперь он готов был поступиться властью, хотя в душе был самодержцем и мелким самодуром, по прихоти приказавшим схватить и сослать в Сибирь оправданных по суду народников, а ранее – загнавшим в Вилюйск литератора Чернышевского, общественную вину которого не смогли доказать ни царские судьи, ни советские историки. «Да ведь это Генеральные Штаты!» – воскликнул он, ознакомившись с проектом Лорис-Меликова, и... одобрил его. 4 марта 1881 г. должно было состояться заседание Совета министров по обсуждению введения реформы. При определенных условиях Россия тогда уже могла сделать первый шаг к конституции. Долгорукая хотела быть царицей и ради этого стремилась облагодетельствовать «общество» и тем узаконить свою будущую коронацию. Александр III был искренний патриот и моралист, он думал о благе России. Все были хорошие, все стремились к полезному – и в итоге дружными усилиями загнали российскую государственность в безысходный тупик, откуда потом с великими разрушениями и жертвами ее пыталась вывести революция.

«История – это равнодействующая миллионов воль и стремлений» (это – непопулярный ныне в России Фридрих Энгельс). «Сила вещей ведет нас к результатам, которые не приходили нам в голову» (это – лидер французских террористов-якобинцев Сен-Жюст незадолго до падения режима Робеспьера). Благие намерения оборачиваются дурными последствиями. Как сказал Гете в «Фаусте»:

«Как будто бредят все
освобожденьем,
А вечный спор их, говоря точней, –
Порабощенья спор с порабощеньем...»

И – все повторяется. «Кто не знает своего прошлого, обречен на то, чтобы пережить его вновь» (американский философ Дж.Сантаяна). На улицах Саратова – надписи, желающие смерти политическим деятелям. В саратовской тюрьме сидит какой-то Антон Касс из «Всесоюзной молодежной гвардии большевиков», экстремистской организации. В каком там мы солженицынском круге? Четвертом, пятом? Когда же остановимся?

С «теми молодыми, что заблудились, зачадились» (А.И.Солженицын) – все ясно. А с государством? Отказ Александра III от реформ считается историками одной из важнейших причин последующего революционного взрыва. Мстительная расправа с убийцами отца – одним из этапов озверения российского общества XIX века. Конфуций говорил, что на добро надо отвечать добром, а на зло – справедливостью. А не возмездием. Но история с убийством Александра II – из тех, что ничему не учит?

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 10 (72), от 12-18 марта 2004 г.