22 апреля 1980 года в честь стодесятого юбилея со дня рождения В.И. Ленина доктор Кузнецов отрезал мне половину желудка. Предоперационные обстоятельства носили более комический, чем трагический характер. Пару раз я неожиданно для себя и окружающей среды терял сознание и падал оземь, как куль с дерьмом. После чего это сознание возвращалось, как ни в чём не бывало, и жизнь продолжалась. Но третий раз, а это было наутро после большого застолья, сей казус произошел в собственном сортире. Грохнулся я так, что, ломая двери, в туалет ворвалась с грудным ребенком на руках жена в уверенности, что обвалились бетонные потолочные перекрытия.

Поднятый шум заставил обратиться за советом к ученому соседу доктору Боровскому, хотя меня и попугивало явное пренебрежение знаменитого в городе хирурга к терапевтическим методам лечения, и одна из его услуг чуть не кончилась летальным исходом.

В тот раз он лечил мне ангину.

– Вовка, – сказал доктор Боровский, – что ты маешься со своим тонзиллитом. Пойди к нам в лор-клинику и удали гланды. Детишки после такой операции съедают порцию мороженого и бегут домой!

Про детишек Айболит не врал, а что касается взрослых тридцатилетних здоровяков, поведаю.

Субтильная операторша, заглянув мне в пасть, с укоризной сказала:

– Ну как же, больной, можно доводить миндалины до величины голубиного яйца? Придется применить петлю.

Я из непонимания и вежливости кивнул, и её применили. Заправив в державку кусок стальной каленой проволоки, докторша в сделанный скальпелем надрез зацепила первое голубиное яйцо, дернула изо всех сил, проволока вылетела из державки и распрямилась, продырявив мне оба нёба. Пока кусачками и плоскогубцами петлю вынимали изо рта по частям, из меня вылился первый литр крови.

Удалять вторую миндалину мне уже не хотелось, но Гиппократша дала клятву, что второй блин не будет комом. Он им и не был, он кончился комой, так как история повторилась не фарсом, а трагедией. Было не до мороженого, с почти полной потерей крови меня на носилках в беспамятстве оттащили в палату. Прямой укол адреналина в сердце и многодневное переливание в меня чужой крови спасли мне жизнь.

Доктор Боровский, однако, слово джентльмена сдержал – ангин у меня больше не было. Сколько я сэкономил на фурацилине, никто не считал.

И вот, не корысти ради, а только волею пославшей мя жены, я попадаю на обследование к этому антитерапевту. Товарищ соседа по хирургической работе доктор Никитин заправил мне через рот метровый шланг с лампочкой, покрутил его вместе с телом испытуемого по часовой стрелке и вынес вердикт – опухоль какого-то «привратника». Немедленно на операцию! Трясущаяся от страха жена, не без участия с намеком поднятых домиком густых бровей антитерапевта, вскричала: «Допился – рак!», о чём оповестила лучшую подругу, а с ней – весь город.

Жители этого города привыкли любить меня при жизни и стали стайками по два-три человека приходить со мной прощаться по старинному русскому обычаю – с бутылкой. От умиления я никому не отказывал. Через две поминальных недели я спиртом спалил все кишки и десять дней проходил курс противопожарной терапии. Состояла она в том, что в вену мне вливали полведра кипятку, а в задницу засаживали лошадиный шприц витамина В-12. По большому кругу кровообращения дикая боль из вены мчалась навстречу дикой боли из задницы до полного взаимопоглощения в районе живота. После курса такой интенсивной терапии я на всю жизнь перестал бояться боли и мог идти на любую операцию практически без наркоза.

По протекции доктора Боровского меня поместили в блатную палату на два койкоместа «Для ветеранов ВОВ». Аббревиатура означала – Великой Отечественной Войны. В свои 36 на участника даже войны в Корее я не тянул, поэтому сразу подписал в табличку союз «и». Получилось честнее – «Для ветеранов и ВОВ». Однако на второй койке тоже был блатной, а не защитник Родины – психиатр доктор Вольвич, которого звали вовсе не Вова, а Коля. Доктор Коля специализировался в психдиспансере на лечении алкоголизма, о котором знал всё, так как им и страдал. В данный момент ветеран этого порока допился до язвы желудка и ожидал дальнейшей участи, выпивая за койкодень пять бутылок плодово-ягодного пойла в полном одиночестве. Меня, стойкого водочника, соблазнять таким суррогатом было бесполезно.

В стране победившего подхалимажа отношение к блатным устойчиво находилось на самом высоком уровне, поэтому нам обоим было хорошо – и сестры, и нянечки, и сами врачи, лучезарно улыбаясь, прекрасно выполняли свою работу, что впоследствии сыграло со мной злую шутку.

День, предшествующий операции, удался на славу. По результутам двух пулек, сыгранных в ординаторской с травматологом доктором Арановичем и хирургом-дежурантом доктором Имаевым, я выиграл 74 рубля, из которых 19 мне отдал хирург, а 55 остался должен травматолог. В 10 часов вечера, сразу по окончании матча, я явился в палату, где пьяный психиатр, размахивая руками, кричал, что он не смог выговорить фамилию, и ему вместо меня вежливая, но настойчивая сестра сделала премедикацию, от которой он может заснуть и не проснуться, так как алкоголь и введенные ему в вену и musculus glateus препараты несовместимы. Через минуту подопытный действительно крепко заснул, дыша как младенец, что убедило меня в безопасности произведенного эксперимента, а через десять минут отошел в объятия Морфея и я.

Когда та же сестра рано утром попыталась сделать лже-Глейзеру очистительную клизму, выяснилось, что препараты и плодово-ягодное пойло вполне совместимы, по-видимому, за отсутствием в этом vini даже признаков spiritus,a. Расстроенная столь грубой ошибкой сестра, во-первых, объяснила мне, что премедикация – это введение больному всяческих снотворных и успокоительных средств, чтобы он не дергался перед операцией, а во-вторых, узнав, что я проспал крепким сном всю ночь, впендюрила мне куда положено две кружки Эсмарха теплой воды, прочистив операционное поле до зеркального блеска. Через некоторое время подъехала высокая телега, меня раздели донага, прикрыли простынкой и отвезли на экзекуцию. Там со мной поколдовали анестезиологи, я отключился и пришел в себя только в реанимации.

По отсутствию радости на лице навестившего меня первым доктора Арановича я понял, что операция прошла успешно, и ему придется отдавать мне долг.

Доктор Кузнецов на самом деле был отличным хирургом, но вместе с тем принципиальным теоретиком. Когда на глазах расстроенного доктора Арановича я капризно потребовал закурить в реанимационной палате, доктор Кузнецов передал мне тотчас пачку «Ту-134» со словами:

– Отличный механизм для восстановления дыхательных функций!

Три дня с мешком песка на свежезаштопанном животе и трубками, торчащими из всех дыр, я кадил в стерильной палате, ужасая не только своим, но и доктора Кузнецова поведением сменяющих друг друга медсестер.

На девятый день после моих несостоявшихся похорон доктор Кузнецов вызвал меня в свой кабинет.

– А не хотите-ка спиртику выпить, уважаемый? – неожиданно предложил он.

Отказываться было неловко, но я все эти дни как бы ничего и не ел. Спирт на голодный желудок не был моей привычкой.

– Без закуски не буду, окосею, – честно предупредил я.

– Что вы, что вы, – всполошился трактирщик в белом халате. – Вот ломтик московской полукопченой по 4.90. Дефицит. Пососете с удовольствием. Только не глотайте, вам ещё рано!

Выпили медицинского чистогона грамм по 50. Корчмарь заел, я отсосал. Повторили. Я, выполняя обещание, начал валиться на бок.

– Отлично, значит, заработала перистальтика! – вскричал новатор и отволок меня к доктору Вольвичу по совпадающему с ним интересу.

На следующий, праздничный день – в честь Дня Международной солидарности 1-го мая – я проснулся здоровым человеком.

Не буду скрывать, что до своей окончательной выписки – в честь Дня Победы 9-го мая – я неоднократно проверял с доктором Кузнецовым мою перистальтику и с нескрываемым удовольствием слушал простые сентенции:

– Никогда не надо отказываться от привычек, даже если в миру они считаются вредными. Настоящий вред здоровью приносит резкий отказ от предыдущей жизни. Она, жизнь, дается человеку один раз, а начинать ее заново – первый признак глупости, – мешал он в кучу парализованного героя гражданской войны и маркиза де Ларошфуко и выписал меня на дробное шестиразовое питание с официальной рекомендацией пить перед едой спирт или водку.

Через полтора месяца, в честь Дня открытия обрезанной империалистами Московской Олимпиады-80, я поехал с друзьями, женами, детьми и собаками в длительное автомобильное путешествие на Кольский полуостров. Жена, испугавшись предстоящих тягот шестиразового питания консервированной тушенкой, побежала на консультацию к доктору Кузнецову.

– Отличное противоспаечное мероприятие! – не изменил теории практический хирург.

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 24 (39), 4-10 июля 2003 г.