В вялотекущем брежневском застое национальный вопрос вовсе не стоял, а мирно лежал на необъятных просторах социалистической родины, скрючившись одноименным знаком препинания, изредка распрямляясь в знак восклицательный. Как правило, в ненужном месте и в ненужное время.

Племянник Женя был чемпионом генетики: двух метров ростом от кудрей до ботинок, с огромными голубыми глазами, он был палеонтологическим отпечатком дедушки Гренадера, извилинами мозга резко отличаясь от покойного великана в пользу отца Юрия Вениаминовича – моего гениального брата. Отроду побеждая на всех математических олимпиадах, очных и заочных, он параллельно с легкостью окончил музыкальную школу райцентра Загорск, не выезжая дальше него из поселка Лоза, где по определению был первым парнем на деревне.

Москва бурлила в семидесяти верстах, но вундеркинд ее знал только по продуктовому магазину на проспекте Мира, в который вливалось Ярославское шоссе, на грязной обочине которого и прозябал городочек-спутничек Лаборатория Опытного Завода. Именно по этому маршруту на дымопердящем Москвиче-412 мой брат брал по воскресеньям сынулю на экскурсию по отовариванию семьи колбасой и сыром. Яиц не брали, так как в километре от Лозы пела и плясала всесоюзная столица курокрадства – поселок Птицеград, население которого процветало подпольной торговлей продукцией градообразующего предприятия. Предприятие это располагалось за вековыми стенами реквизированного монастыря с башнями и арками по периметру. На одной из арок из металлических прутьев была вывязана на церковно-славянский манер вывеска «УБОЙНЫЙ ЦЕХ», а под ней на жестяном листе картинка – дедушка Ленин в кепке и красном бантике в петлице придурковато делает ручкой и «говорит»: «ВЕРНОЙ ДОРОГОЙ ИДЕТЕ, ТОВАРИЩИ!»

Сам брат златоглавую не любил, расхристанных ее порядков не признавал – он по натуре был природно-пригородным. Да и учился он хоть и в престижнейшем физтехе, но располагался тот в поселке Долгопрудный, что с Савеловского вокзала, и провел в нем Юрий Вениаминович всего две зимы и одно лето, будучи изгнанным по уважительной причине – за хвост по истории КПСС за первый семестр.

По окончании поселковой школы признанного отличника и участника сельской самодеятельности Женю папа повез на электричке в Московский университет для продолжения столь успешно начатого образования. Очкастый носорог из приемной комиссии отвел гордого папашу в место для курения, подозрительно национально просунул указательный палец в петлю братова пиджака и прошептал на ухо:

– Вали отсюда, убогий, хоть в МАИ, хоть в Бауманский, а в нашу контору евреев не берут.

– А ты что сам, молдаванин, что ли?

– У меня папаша не идиот, как ты, а дважды лауреат Ленпремии. Вали отсюда, не ломай парня.

Брат, хоть и был гениальным, но на Ленпремию действительно не тянул, юдодоброхота не послушал и набрал с сыном 7 баллов на первых двух экзаменах – «пятерку» на математике письменной и «двойку» – на устной. Команда «Лоза-Маккаби» продула по пенальти уже во втором тайме. Дав деревенской звезде отчаянный подзатыльник, униженный и оскорбленный папашка в недоумении спросил:

– Ты что, испугался?

– Нет, – честно ответил двоечник, – они со мной, папа, на латыни разговаривали. Я не только вопроса не понял, а ни одного их слова на русский не перевел!

– Вот суки! – сплюнув в неположенном месте на пол окурок «Беломора», мрачно подвел итоги соревнования незадачливый тренер и на второй день, чтобы успеть к вступительным экзаменам в провинциальный вуз, отправил пропустившего гол вратаря в свои родные края – непуганных антисемитов.

Так моя семья на восемь лет приросла приживалой, пять из которых наследник умственных начал нашей фамилии как семечки грыз гранит науки, что завершилось дипломом с отличием мехмата Саратовского государственного университета имени земляка-демократа.

Видный отовсюду племянник жил, играючи на всех музыкальных инструментах, за исключением, быть может, трембиты, и припеваючи куплеты на модную в те годы мелодию из бразильского кинофильма «Генералы песчаных карьеров»:

Зачем Герасим утопил Муму? Муму-муму, муму-муму. Мума как камешек пошла ко дну,

К самому дну, к самому дну. Эх, Герасим, давай с тобой заквасим,

Эх, Герасим, давай огонь зальем!

Квасили мы с Женей довольно часто по-клубному и пабному – в основном, жигулевское пиво. Причем на равных – по объёму я, маленький и толстый, совпадал с племянником, тощим и большим. Сусло заливалось под воблу и беседу о жизни, в которой я разбирался значительно глубже деревенского родственника.

– Жить прожить, что минное поле перейти, – развратно глаголил я с пеной у рта, – или, в более мягком случае, сельский тракт после прохождения сытого стада коров. Не надо глазеть по сторонам, зри в корень. «Человек человеку – волк» – художественная гипербола. Под ногами – мелкие и подлые грызуны. Гавкнешь на них разок по-собачьи и осилишь дорогу, идущий. Твоя прямая дорога – математика, царица доказательств. А в нашей стране царица доказательств – чистосердечное признание под пытками. Учи языки и дранг нах вест под гуд бай, Раша! Твоя родня – не я с доброй тётей Светой, барахтающиеся в болоте загнивающего социализма, а сыроежки и поганки, толпящиеся у ворот посольства США. Там и только там ты должен найти свою настоящую американскую семью – толстожопую еврейскую невесту с овировской печатью на выезд!

Несмотря на то, что вся Лоза отродясь не любила Америку за ку-клукс-клан и суд Линча, племянник впитывал антисоветскую пропаганду, как пиво с воблой, но в быту ею пренебрегал. Как каждому нормальному человеку, ему повседневно нравились белокурые русалки, чернобровые хохлушки и луноликие кочевницы, коими во все века славился половольный град Саратов. Взаимность преследовала жизнерадостного Гулливера на каждом шагу.

Но пора от сладкого десерта вернуться к кислым щам. Ведь именно их нам и подали на первое.

Принарядившись, как на дискотеку, краснодипломный дон Жуан отправился в родной деканат на «распределение», то есть на реализацию своего выбора в рамках крепостного права страны победившего феодализма – три года использовать бесплатный интеллектуальный капитал по государственному усмотрению. Идущий по товарному списку как раб первой категории под номером два, отличник боевой и политической подготовки перебирал в уме аспирантуры и НИИ, веером раскинувшиеся перед манящим взором.

Подозревая ошибочность такого наива, я остался дома на диване, предупредив воспитанника не подписывать путевку в жизнь с бухты-барахты, а, попросившись в туалет, позвонить мне для окончательной апробации.

Звонок не заставил себя ждать:

– Дядька, – чуть не плача, возопил раб СССР. – Меня заставили выбирать между Астраханским рыбзаводом и Читинской обувной фабрикой!

– Гоу хоум! – резко отреагировал я домашней заготовкой.

Заготовка лежала у меня на животе. Это был Уголовный Кодекс РСФСР, раскрытый на статье «Преследование на почве национальной и расовой непрязни». Именно с этим высокохудожественным произведением в одном кармане и преобразившимся в лилипута Гулливером на аркане, купив по пути «птицу-тройку» – поллитру водки, городскую булку и сырок «Дружба» по 15 коп., я и вошел в здание городской прокуратуры, расположенной на соседней улице.

Оставив потерпевшего в тамбуре, я открыл первую попавшуюся дверь, где обнаружил двух скучающих мужиков, на лицах которых не было ничего, кроме похмельного ожидания конца рабочего дня.

– Доцент политеха Глейзер, – представился я. – По делу. По уголовному делу. (Уточнил я.) С бутылкой на случай согласия или отказа. (Ещё более уточнил я).

Здесь я приоткрыл полу пальто, чтобы не показаться голословным. Ребята оживились и пригласили к письменному столу. Один из них сразу освободил его от груды бумаг, переведя стол в обеденный.

– Слушаем вас, – почти официально сказали прокуроры. – Какие проблемы?

Я вынул Книгу, раскрыв ее на закладке:

– Статья такая-то, «Преследование на национальной почве».

– До свидания, – огорчились прокуроры. – В нашей стране она не применяется.

– Не надо печалиться и отступать от буквы закона. Мы ее и не применим. Мы просто воспользуемся ее существованием на бумаге путем цитирования по телефону. Чем совершим благое дело, весело отметив содеянное.

– Не поняли, – честно сказали прокуроры, но надежда заблестела в их глазах.

Я кратко изложил состав преступления, вызвав из сеней в качестве примера национальной и расовой неприязни кудрявого великана.

– Что делать? – спросили разночинцы.

– А вот что. Один из вас, если угодно – я сам, звонит по телефону мехмата и вызывает профессора Маслова, председателя комиссии по распределению. Представляется подлинным именем и местом работы и просит перезвонить ему по номеру прокуратуры из телефонного справочника, дабы исключить возможность розыгрыша. Уже обосравшийся профессор, как и подобает советскому интеллигенту, тут же перезванивает. И слышит: «К нам поступило заявление от гражданина Глейзера Е.Ю. о возбуждении уголовного дела по статье такой-то по признаку состава преступления – преследование на почве. Мы предварительно посчитали доказательством тот факт, что он распределялся вторым, а не двадцать вторым, а в альтернативу получил Астраханскую обувную фабрику и Читинский рыбзавод. Так ли это? А если так, то мы выпишем вам повестку по месту службы, Астраханская, 83». Результат этого звонка, ребята, я знаю наверняка. И в этом вы убедитесь!

Вышинский и Руденко так и поступили. Вонь от сраного интеллигента густо поперла через телефонную трубку непосредственно в прокурорский каземат.

– Это какая-то ошибка! – запищал аппарат. – Где Глейзер? Ах да, у вас. Пусть срочно явится в деканат. Прямо ко мне.

Через полчаса счастливый выпускник ставил на прокурорский стол дуплет – бутылку, булку и сырки. Распределен он был, правда, не в аспирантуру, а на местный вертолетный завод инженером-математиком, а не как задумывалось – ихтиандром с дратвой, на ставку 100 руб./мес. с 30% квартальной премией.

Гордые нужной людям профессией пьяненькие прокуроры отправились домой. По пути в подворотне мы распили еще один пузырь, но уже на четверых, вместе с терпилой – как равноправные граждане СССР, объединенные математически точным юридическим образованием.

Ныне уважаемый профессор д-р Эуджен Глейзер скромно работает в солнечной Калифорнии «математиком фирмы БОИНГ». К слову сказать, другого «математика» в концерне БОИНГ и нет – одного за такие бабки хватает.

Вот такая голливудская сказка выросла из сора прокурорского надзора.

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 28 (43), 1-7 августа 2003 г.