Месяц назад мы рассказали нашим читателям об интересном человеке – кинооператоре высшей категории, члене Союза кинематографистов России Виле Абузярове («Голубой вагон» Виля Абузярова», № 20 (467), 15-21 июня 2012 г.). Сейчас Виль Абдулаевич работает над книгой своих воспоминаний. С его разрешения мы публикуем сегодня одну из уже написанных глав.

В Останкине среди телевизионщиков ходили слухи о существовании специального «черного кабинета», где в условиях особой секретности разрабатывалась методика показа руководителей партии и правительства.

Говорят, что сегодня сотрудников этого кабинета расхватали всевозможные пиар-компании и рекламные агентства. Увы, о том, как он работал, можно судить по образу генерального секретаря партии, который сложился в сознании масс с конца семидесятых. Шамкающий старец, иконостас орденов на груди и два помощника, ведущие его под руки. Образ этот тиражировался двумя государственными каналами и намертво засел в сознании народа.

В 1973 году в Саратов с визитом прибыл Леонид Ильич Брежнев. Год был трудный, и поэтому нужно было на месте рассмотреть несколько важных для страны и народа вопросов. Засуха заставила руководителей задуматься о спасении от бескормицы скота в шести районах Заволжья. Не уродилась пшеница, на корню сгорело сено. Население области также ожидали продовольственные проблемы. В обкоме собрали актив области, на который и должен был приехать Брежнев.

За сутки до прилета генсека я, как обычно, на полчаса опоздал на работу. Жил я через дорогу от проходной на студию и поэтому почти никогда не приходил туда вовремя. Сел за стол около телефона. Телефон зазвонил, и я снял трубку. Вежливый женский голос попросил: «Позовите к телефону Абузярова». Я представился. Последовал вопрос: «Ваше имя и отчество?» Я ответил. Трубку повесили. Этот день прошел обыкновенно. Вечером я лег спать в одиннадцатом часу. Дверь из спальни на лоджию была открыта, и я прекрасно слышал, как в одном из номеров гостиницы «Саратов» человек с командным голосом очень громко разговаривал с Москвой: сколько человек приедет поездом, сколько прилетит на самолетах. Генерал подробно обсуждал детали приезда какой-то вип-персоны в Саратов. (Несколькими годами позже я услышал анекдот о делегации японцев, ожидавших в приемной одного из сибирских заводов. За дверью громко кричал директор. На недоумевающие взгляды азиатов секретарша объяснила: «Он с Москвой разговаривает». На что переводчик спросил: «А разве у него нет телефона?»)

На следующее утро меня вызвали к председателю нашего областного телекомитета Ефиму Осиповичу Кульжонкову. Он справился о моем здоровье и сказал, что предстоит выполнить задание особой государственной важности. Я тут же стал загибать пальцы: на складе нет пленки, нужно заряжать аккумуляторы… Изложил прочие проблемы. Он спросил, где можно найти пленку. Пленку и аккумуляторы тут же достали, и вскоре я был готов к выполнению задания. Последовала команда: «Сидеть и ждать!». Ждать пришлось часов пять. Пленку в кассеты я зарядил универсальную, на ней можно было снимать и на ярком солнце, и в сумерках.

Наконец, в шестом часу, выехали втроем на темно-вишневой «Волге» к обкому партии. Вечером в эскорте машин, с первым секретарем обкома Алексеем Ивановичем Шибаевым, поехали в Энгельс на военный аэродром, откуда до сих пор челноками летают вдоль границ страны большие стратегические бомбардировщики.

Приехали, стали ждать. Все местные самолеты, естественно, зачехлены. Рядом с ЦУПом охрана поставила штабную палатку с армейской радиостанцией. Около палатки кругами прогуливался генерал из гостиницы «Саратов» – его несложно было узнать по голосу.

Мы с Ефимом Осиповичем вышли из машины и стали ждать вместе со всеми. Но кого именно ждать, кто должен был прилететь, нам так и не говорили. Прошло еще пять часов. Совсем стемнело, и я стал беспокоиться. Попросил встречи с начальством. Пришел полковник из местного гарнизона, и я предложил ему подготовить машины с мощными зенитными прожекторами – их я видел на площадке. Но тут во время нашего разговора подошел генерал и, не поняв моей профессиональной озабоченности, заметил, что самолет будет садиться со своими посадочными фарами, а прожектора включать нельзя, так как они могут ослепить пилотов. На мой лукавый вопрос, как же будет спускаться гость в темноте, мне объяснили, что будет трап с подсвеченными ступенями. В общем, света для съемки не было, и съемки тоже не будет…

Тут-то и послышался гул моторов. Первыми сели два истребителя. За ними – правительственный Ил-62. Подкатили трап с освещенными ступенями. Открылась задняя дверь салона, и по трапу в темноте кто-то стал спускаться. «Снимай!» – скомандовал мне Ефим Осипович. Я нажал на гашетку. Внизу, у трапа, вспыхнула вспышка «спецфотографа» и осветила поцелуй генсека с Шибаевым. В общем, на десяти метрах неэкспонированной пленки один кадрик получился прекрасным! Все остальное – брак. А полноценный сюжет о пребывании важного гостя я снимал уже на следующий день. Вечером того же дня его показали по центральному телевидению.

Утром мы ждали гостя в Октябрьском ущелье у гостевых апартаментов. Потом поехали на улицу Советскую, к обкому, где я снял, как Леонид Ильич под дождем помахал людям ручкой и зашел в здание. Через двадцать минут разрешили войти и нам. Я надел на шею дюралевый хомут плечевого упора с ручной камерой, взял четыре запасные кассеты и пошел в зал заседаний на втором этаже.

Когда вошел в зал, там уже сидело человек 70. Стол президиума был еще пуст, первый ряд в зале – тоже. Я выбрал место напротив кресла, на котором будет сидеть Брежнев. Слева, на торцовой стене, за столом президиума открылась белая дверь и зашли гости с Шибаевым. На Брежневе был строгий темно-серый костюм явно не отечественного производства. Он медленно сел в кресло, снял очки в массивной золотой оправе и положил их по правую руку на зеленый бархат стола. Из левого бокового кармана пиджака вынул тяжелый золотой портсигар с тонкой алмазной насечкой. И стал медленно рассматривать зал. Заседание началось.

Шибаев, слегка волнуясь, читал доклад о засухе и строительстве оросительной системы в Марксовском районе. Я начал съемку. Снял основного докладчика, карту мелиорации области, крупные планы людей в президиуме. Было достаточно времени, чтобы детально разглядеть лицо Леонида Ильича. Следует заметить, что оно не имело ничего общего с тем образом, к которому мы позже годами привыкали во время просмотров кинохроники или телесюжетов программы «Время». И который, кстати сказать, теперь так любят тиражировать пародисты. Лицо было живое, вполне интеллигентное.

Лимит пленки для такого события был неограничен, поэтому я несколько раз спускался в машину и перезаряжал кассеты, затем медленно входил в зал. В один из таких заходов я толкнул дверь блендой трансфокатора, и в зале сначала появилась оптика, очень похожая на ствол базуки, а затем уж я. Участники совещания разом повернули головы к двери. В зале послышался нарастающий легкий гул. Я тихо вошел и уголком глаза увидел, как крупный человек, сидящий за отдельным столом справа, позади президиума, медленно поправил что-то тяжелое у себя под мышкой…

Я прошел и сел на свое место. Тут же Брежнев, оценив ситуацию как вполне юмористическую, показал на меня пальцем и сказал: «Люблю я этих ребят. Хорошо делают свое дело!». С этой минуты на меня уже никто больше внимания не обращал, и я снимал, как хотел и что хотел.

Три часа продолжался доклад генсека по вопросам партийного строительства. Без бумажек и суфлеров. Он немного картавил, справа на кадыке у него был шрам от осколка. Оговорился он только один раз, когда рассказывал о беспривязном содержании скота – назвал его «беспривязным собранием», и это вызвало простодушный смех в зале. Сосредоточенные референты писали его доклад на диктофоны. Все происходящее должно было транслироваться на страну и привести к каким-то если и не историческим, то все равно важным решениям.

А образ лидера партии и страны был вполне соответствующим эпохе и времени. Я там был и это видел.

После этого совещания из Прибалтики в Заволжье привезли солому и сено для скота. Для населения – картошку из Польши и мясо из Аргентины, приобретенные, конечно же, за нефтедоллары. Но тогда мы этого еще не знали. В магазины доставили даже костюмы из Парижа. Я один такой купил, за 140 рублей – больше половины зарплаты.

За репортаж о визите генсека мне заплатили 25 рублей. Но в тот же месяц я снял сюжет о премьере кукольного спектакля про крокодила Гену и его друзей, за который получил 32 рубля от программы «Время». В коридоре студии по этому поводу как-то пошутил, что «снимать генсеков не так выгодно». Тут же об этом узнали «где следует». Впрочем, на моей дальнейшей операторской карьере это никак не отразилось. Я продолжал снимать и дальше – Горбачева, Ельцина, Хасбулатова… Жириновского тоже.