На заре прошлого века молодой клерк патентного бюро Альберт Эйнштейн по пути на работу остановил велосипед и, посмотрев на часы городской башни, решил, что время зависит от того, где ты находишься и как быстро перемещаешься. Говорят, из этой мысли выросла знаменитая теория относительности.

Сегодня мы перемещаемся очень быстро – намного быстрее велосипеда Эйнштейна. Но понять его теорию – по-прежнему удел настоящих физиков. Обывателю-гуманитарию она, чаще всего, не дается. Или дается в виде мифов, посредством которых мы и любим играть со временем. Например, подглядывать в прошлое, точно зная, что там все интереснее: дамы симпатичнее, мужчины благороднее, а замки полны духов и интригующих историй.

В действительности, чтобы столкнуться с мифом, совсем не нужно пересекать границу истории подобно контрабандисту – то есть задом наперед. Чтобы протащить в свое сознание что-то по-настоящему дефицитное, достаточно просто внимательнее всмотреться в то, что нас окружает.

Студентов Саратовского университета уже целый век окружают корпуса, построенные Карлом Мюфке. Других саратовцев они, может быть, и не окружают, но тоже время от времени попадаются на глаза. Университетскими корпусами гордятся, их показывают приезжим из других городов и стран. При этом о самом Мюфке кроме специалистов-историков мало кто что знает. Несмотря на тонны написанных статей и книг.

Свой 100-летний юбилей университет отпраздновал три года назад. В наступающем году исполнится ровно век с того момента, когда начались занятия в его первых двух корпусах. Как известно, история вуза начиналась с медицинского факультета, поэтому на одном из корпусов комплекса до сих пор можно прочесть: «Институт экспериментальной медицины». Строительство третьего, «физического» корпуса (по улице Университетской) фактически тоже завершилось в 1913 году. Но полноценно занятия там начались лишь весной 1914-го, примерно за полгода до начала мировой войны. Впрочем, не напряженное международное положение было причиной более скромного отношения к событию.

Известно, что казанского архитектора Мюфке, выпускника Высшего художественного училища при Императорской Академии художеств в Петербурге, в Саратов с собой привез первый ректор университета Василий Разумовский. О Мюфке он отзывался в исключительных тонах, обосновывая свой выбор, писал: «В Казани Мюфке принадлежат лучшие здания: Художественная школа на Арском поле (проект был одобрен Академией художеств), дом Ушковых и др.». Вот, кстати, и первая история...

Так называемый дом Ушковой в Казани (улица Кремлевская, 33) был построен по проекту Карла Мюфке в 1908 году, накануне переезда в Саратов. Роскошное внешнее убранство дома – элементы декора, лепнина, узорчатые балконы – до сих пор магнетически приковывают к себе досужие взгляды туристов. Сегодня здесь расположена Национальная библиотека Татарстана, а когда-то местный купец Ушков построил дом для своей сестры. Ему самому особняк до того понравился, что, переехав в Москву, он воссоздал там «двойника» казанского дома. В 1921 году в нем жили Сергей Есенин и Айседора Дункан.

Кстати, себе в Казани Мюфке тоже построил дом, про который специалисты писали, что он «является ярким образцом многостилевого направления эклектики с чертами модерна». Самому архитектору дом нравился: и трехэтажная башня под четырехскатной «китайским фонарем» крышей, и навес на фигурных кованых консолях и цепях, и ромбовидные окна, и прямоугольный эркер.

Владимир Зернов, один из профессоров-учредителей Саратовского университета (в 1918-1921 годах – его ректор), впоследствии профессор МГУ и автор знаменитых «Записок русского интеллигента», вспоминал, что строительство Физического института (третьего корпуса) фактически началось проектироваться самими физиками. Они сами сделали первоначальный набросок плана, обсуждали размеры. Дальше за дело должен был взяться Мюфке, которому за работу полагались приличные гонорары. Вот тут-то и возникли проблемы. Строительный отдел министерства народного просвещения стал претендовать на свою долю с доходов... Говоря без обиняков и современным языком выражаясь, чиновники потребовали «отката». Один из министерских столоначальников так и сказал: «Надо поделиться».

Впрочем, тогда все делалось иначе, чем теперь – хотя бы внешне приличнее. Продавив Разумовского, Зернова и Мюфке, приехавших в Петербург для защиты проекта, его будущим автором назначили штатного архитектора министерства Льва Шишко. Судя по отзывам специалистов, это был талантливый, дельный архитектор. В Петербурге им было построено порядка десятка зданий различных стилей и направлений. Но вот с Физическим институтом Саратовского университета почему-то все вышло иначе. Тот же Зернов в своих мемуарах вспоминает, что после долгих ожиданий проект был получен, но «это был все тот же черновой вариант чертежей»! В своих «Хирургических воспоминаниях» и Разумовский напишет о чисто формальном участии в строительстве столичного назначенца. Он же засвидетельствует, что неряшливый проект министерства доводить пришлось тому же Мюфке.

Как бы то ни было, преодолев все испытания (среди которых были и трехдневная буря, разогнавшая рабочих и испугавшая подрядчика; и превышение сметы, которое покрывалось продажей на рынке отмытых пустых бочек из-под строительных материалов), университетские физики в самом конце 1913 года перевезли в корпус оборудование и первую коллекцию приборов. С тех пор она сильно разрослась, и сегодня ей, как сокровищу, завидуют коллеги из МГУ.

Перечисляя достоинства нового института, Зернов писал: «Чудесная аудитория, просторные лаборатории, прекрасная аккумуляторная батарея и машины с переменным и постоянным током». «Чудесная аудитория» сегодня называется Большой физической. Из-за нее до сих пор спорят преподаватели при составлении расписания занятий: просторный амфитеатр с античными пропорциями, с галереями у самого потолка, обладает уникальной акустикой. Даже шепотом произнесенное у доски слово можно услышать в последнем ряду. А сама доска! С двумя дополнительными движущимися черными лентами по бокам. Сколько студентов за сто лет списывали с них формулы, сделавшие их уникальными специалистами!

С этой аудиторией, между прочим, легенд и мифов связано не меньше, чем с каким-нибудь средневековым замком. Например, в июле 1925 года по пути из Астрахани на пароходе «Спартак» (в 1970-е он еще ходил по Волге) Саратов посетил (уже второй раз) выдающийся норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен. Он занимался организацией международной помощи голодающим Поволжья, в частности, на полученную Нобелевскую премию пытался организовать две показательные сельскохозяйственные станции: в Саратовской губернии и на Украине. Среди прочих мест города Нансен посетил университетскую библиотеку, которая тогда как раз располагалась в корпусе Физического института. Побывал он и в Большой физической аудитории, а в библиотеке написал на память: «От всей души желаю Саратовскому университету дальнейшего процветания и прогресса».

Если бы некоторые ученые, в том числе нобелевские лауреаты, не обладали европейским воспитанием, сегодня мы, возможно, могли бы прочесть вырезанные на длинных общих столах надписи: «Здесь были Поль, Леон, Макс и Петер». Именно так засвидетельствовали бы свой визит в Саратов знаменитые физики Дирак, Бриллюэн, Борн и Дебай. Все они были участниками 6-го Всесоюзного съезда физиков в Москве в 1928 году. Из столицы участники съезда по железной дороге доехали до Нижнего Новгорода, а потом на специально зафрахтованном пароходе через Казань и Саратов – до Сталинграда.

Несколько раньше, в 1920 году, все в той Большой физической аудитории университета, на третьем Всероссийском съезде селекционеров в Саратове выступил со своим знаменитым докладом о законе гомологических рядов в наследственной изменчивости будущий академик Николай Вавилов. Этот доклад и содержащееся в нем открытие сделало имя Вавилова известным всему миру. По жестокой иронии судьбы человек, мечтавший избавить человечество от голода, в 1943 году умер от голода в саратовской тюрьме. И было-то ему всего 55.

В Великую Отечественную войну университет мог остаться... без университета. Один из его старейших сотрудников, известный профессор-лингвист Ольга Сиротинина рассказывала, что осенью 1941 года студенткой-первокурсницей она с подругой дежурила в университете. В три часа ночи позвонили из обкома и срочно потребовали исполняющую обязанности ректора и многолетнего директора научной библиотеки Веру Артисевич. В темном, без освещения городе, постоянно останавливаемые патрулями, они еле нашли ее квартиру. Потом уже стало известно, что в обкоме потребовали отдать корпуса университета под эвакуированный военный завод. Теперь уже трудно сказать, какие аргументы выдвигала Артисевич в те жестокие дни, когда об образовании думали меньше всего, но университет оставили в покое, а завод разгрузили буквально в поле, в будущем Ленинском районе. Под открытым небом и стали строить над станками крышу.

В войну профессор-филолог эвакуированного в Саратов Ленинградского университета Григорий Гуковский читал в Большой физической аудитории публичные лекции. Послушать увлекательный рассказ о поэзии Блока несмотря на морозы собиралось столько людей, что однажды пришлось вызывать конную милицию. Физики вывели в коридоры громкоговорители, и все, кто не поместился в аудитории, слушали лекцию оттуда.

Еще одну легенду старого корпуса мне рассказал бывший директор музея истории СГУ Александр Филиппов. Страстный коллекционер старых фотографий, он смог отреставрировать весь фотоархив, посвященный строительству университета. Оцифровал он и важнейшие документы личного архива Карла Мюфке. На конкурсе в честь столетия вуза под псевдонимом «Одиссей» Филиппов одержал победу в трех номинациях: «герб», «логотип» и «флаг».

Так вот, Александр Константинович рассказал, что на чертежах третьего корпуса СГУ были обозначены некие малопонятные шахты, диаметром до полуметра, которые идут из полуподвальных помещений через Большую физическую аудиторию наверх. С чисто инженерной точки зрения вытяжка бессмысленная. Оказывается, в первые годы существования третьего корпуса в этих полуподвалах хранились мешки... с сухой мятой. Запах мяты, по научным представлениям своего времени, вроде бы должен был усиливать мозговую деятельность студентов!

Конечно, современных студентов никто уже травкой баловать не будет. Но ведь и не мятный дух в свое время привлек внимание московских физиков к Большой физической аудитории СГУ. В начале 1950-х, когда для МГУ строилась знаменитая высотка и корпус физического факультета, в качестве образца и прототипа своей главной аудитории столичные коллеги выбрали саратовскую. Кто не верит, сравните картинки в Яндексе: расхождений найдете минимум.

В общем, счастливой оказалась судьба физического корпуса университета. Совсем не такой, что у его главного строителя. Карл Мюфке был женат дважды. В первом браке, несомненно, был счастлив. Тогда он еще был молод, успешен, богат. Но его первая жена рано умерла, оставив ему двух сыновей – Константина и Александра. В Саратов университетский архитектор приехал один. Уже здесь женился второй раз. Дети вернулись к нему от бабушки лишь в 1916 году. Новая жена с пасынками поладить не смогла, брак оказался неудачным – дама сердца от архитектора попросту сбежала. Но и сам Карл Людвигович по какой-то причине не смог наладить близких отношений с сыновьями. По крайней мере, точно известно, что на похоронах их не было. В следующем году исполнится 80 лет со дня смерти Мюфке. По свидетельству Веры Артисевич, в 1933 году «за гробом шли всего три человека: Амброжий Николай Михайлович, химик по специальности, а в то время председатель месткома, Белорусова Александра Михайловна – бухгалтер университета, одна из старейших работников, и я. Больше никого не было».

Почему «больше никого» – быть может, самый сложный и самый страшный вопрос в судьбе этого редкого человека и замечательного архитектора, которому царское правительство когда-то было вынуждено компенсировать его личные расходы на строительство университета (когда работы уже начались, а деньги еще не поступили). Почему в самые голодные годы, уже в советской стране, строитель главного вуза города и известных саратовских клиник оказался без продовольственных карточек и вынужден был зарабатывать себе на жизнь вышивкой?.. Он и умер-то фактически от голода и равнодушия. Как Вавилов. Только на свободе.

Сын Александр долгое время работал в финансовых органах города, похоронен в Саратове. Сын Константин, предприняв неудачную попытку поучиться в Большой физической аудитории, позже окончил театральный техникум, стал артистом, успешно играл как в пьесах классического репертуара, так и современного. За роль Ленина получил звание народного артиста республики.

Им Карл Мюфке адресовал свое духовное завещание, в котором все вещи, находящиеся в доме 51 по Михайловской улице (его себе Мюфке тоже построил сам, ныне – улица Вавилова) завещал, как ни странно, своей жене Анастасии. Сыновьям тоже кое-что досталось. Александру – письменный стол с настольной лампой, чесучовые пиджаки, двое кальсон, каракулевая шапка, валенки и «три крепких папки для бумаг». Константину – золотые часы с монограммой, остатки готовальни, ящик с акварельными красками и чертежные принадлежности. Жене, кроме прочего, досталась картина «Ночь» Давида Бурлюка (поэта-футуриста и художника, друга Маяковского) и два рисунка на деревянных дощечках, один из которых, по заверению Александра Филиппова, был пейзажем еще одного знаменитого русского поэта и художника – Максимилиана Волошина. Мюфке с Волошиным не был знаком, зато с ним близко дружил Зернов. Скорее всего, от него пейзаж и попал к Карлу Людвиговичу.

Архитектор Лев Шишко, чье авторское право официально закреплено за проектом третьего корпуса СГУ, пережил Мюфке на десять лет. В 1943 году он погиб за рабочим столом во время бомбардировки в поселке Лахта Ленинградской области. Но когда умирал Мюфке, Шишко еще был жив и участвовал с группой архитекторов в строительстве так называемого Большого дома на Литейном, в Ленинграде – административного здания ОГПУ-НКВД. Дом получился конструктивистским, простым, надежным. Можно предположить, что хотя бы с продовольственными карточками у него проблем не было...

Физики знают, что по теории Эйнштейна время ведет себя как пространство: искривляется одно – искривляется и другое. Вот и мы, неверные сыны трудного времени, все время оглядываемся назад, в прошлое, в надежде увидеть место, где пространство еще было простым и красивым. В общем, классическим.