Иосиф Бродский называл его своими учителем. Он вместе с Бродским, Анатолием Найманом и Дмитрием Бобышевым вошел в последний литературный круг великой русской поэтессы Анны Ахматовой, их даже прозвали «ахматовскими сиротами».

Начав публиковаться в 1963-м году, первый сборник стихов сумел выпустить лишь в 1984-м.

Лауреат Государственной премии России, многих международных наград, один из крупнейших поэтов нашего времени.

Евгений РЕЙН предоставил эксклюзивное право на публикацию серии своих мемуарных очерков газете «Новые времена».

Теперь Мак живет в Калифорнии, кажется, в самом Голливуде. Звали его Леонидом, Мак – это фамилия. Был он урожденным одесситом из профессорской почтенной семьи. В Одессе я с ним и познакомился, вернее, сам Леонид нашел меня в гостинице «Красная». Он, естественно, писал стихи, но отнюдь не в стихах была его сила. Сила Леонида, (да простится мне этот не самый первоклассный каламбур) была в его физической силе. Когда я впервые увидел его на одесском пляже, я был без преувеличения потрясен. Тело Мака состояло из огромной выпирающей мускулатуры – только многие годы спустя, где-нибудь на соревнованиях культуристов можно будет увидеть нечто подобное.

Оказалось, что в первенстве Украины по штанге Мак занимает не то второе, не то третье место. Интеллектуально и даже душевно Мак был суперменом, при этом симпатичным, легким и компанейским, способным, впрочем, на незаурядные поступки.

Года два спустя после одесского знакомства встретились мы с ним в Москве. Измученные городской суетой и тридцатиградусной жарой, мы отправились в бассейн «Москва», тот самый, которым большевики более полувека подменяли храм Христа Спасителя. Поплавав в тепловатой водичке, мы вылезли на поребрик и стали приглядываться к окружающей публике. Ничего замечательного мы не разглядели и хотели уже было снова нырнуть, но тут недалеко от нас из воды выкарабкались две девицы спортивно-продвинутого образца.

Проблема знакомства с девушками в те отдаленные времена была совсем не так элементарна, как нынче. Все-таки у Мака было некоторое особое преимущество – его мускулатура. Что-то было в ней привлекательное и обещающее для девичьего сердца. Короче говоря, разговор со спортивными девицами кое-как завязался. Они и впрямь оказались спортсменками – волейболистками-разрядницами. Впрочем, ни телефона, ни адреса они оставить не захотели и собирались вот-вот улизнуть по своим делам.

– Сейчас я их задержу, – шепнул мне Мак.

– Каким образом?

Он не ответил ничего, а только указал на десятиметровую вышку для прыжков в воду.

– Ты прыгал так когда-нибудь?

– Не прыгал. Сейчас прыгну.

– Ты разобьешься...

Но Леонид уже не слышал меня – он направлялся к вышке. Девицы заинтересованно следили, как он карабкается на самую верхотуру. Взобравшись, Мак постоял там три или четыре минуты.

– Не стоит, не надо, – вдруг затараторили девицы, почему-то обращаясь ко мне.

В эту секунду он прыгнул, и даже не «солдатиком», а вниз головой. Когда он плашмя шлепнулся о воду, у меня оборвалось сердце. Он вынырнул, но к трапу не подплывал. Лицо его свело в гримасу боли. Наконец, он вылез. Грудь, спина, ноги были покрыты множеством кровавых капель. Могучий, железный человек, он еле стоял на махровом полотенце.

– Зачем ты это сделал? – спросил я.

– Так просто, чтобы доказать им...

Он был суперменом, и все должны были убедиться, что он самый сильный, самый мужественный, самый талантливый.

Через неделю я зашел к нему на Якиманку. Он снимал там крошечную темную комнатушку, окнами на помойку. Выяснилось, что отец больше не поддерживает его, что ведет он полуголодную жизнь, что-то пишет, ходит по редакциям, за редким исключением – тщетно. На тумбочке я увидел несколько плиток, но не шоколадных, а со странным названием «Гематоген».

– Что это? – поинтересовался я.

– Это концентрат бычьей крови, в аптеке стоит семнадцать копеек. Я съедаю в день две плитки, выпиваю бутылку молока – и все. По калориям этого вполне достаточно. Можно жить.

– Допускаю. Но сколько ты так протянешь?

Ответа не последовало.

Я стал устраивать Мака на высшие сценарные курсы. Это было замечательное и спасительное учебное заведение. Находилось оно в конце улицы Воровского, в конструктивистском здании бывшего Дома кино. Я сам эти курсы уже закончил. Учили там понемногу «чему-нибудь и как-нибудь». Но зато показывали бесконечное множество старых и новых западных и советских фильмов, при этом предоставляли общежитие и платили неплохую стипендию.

Директорствовал на курсах Михаил Борисович Маклярский, подтянутый, седоватый джентльмен, с иронической всезнающей усмешкой на губах. В давнюю пору он написал сценарии знаменитых кино-детективов – «Подвиг разведчика» и «Секретная миссия». Ходили слухи, что он то ли полковник, то ли генерал КГБ, и во время войны он служил чуть ли не в ставке Гитлера. Спустя много лет я узнал, что он действительно был связан с крупными операциями нашей разведки, потом, понятное дело, отсидел свое.

Короче говоря, Леонид Мак поступил на эти курсы и, окончив их, вернулся в родную Одессу и работал на тамошней киностудии.

Тут в нашем рассказе появляется новая линия.

Бродский отбыл полтора года в архангельской ссылке, был амнистирован (но не реабилитирован) и вернулся в Ленинград. Он стал знаменитостью, книги его вышли за границей, время от времени его почтительно навещали западные слависты. Иногда ему удавалось получить кое-какую переводную работу. Однако материальная сторона его жизни была довольно скудной. А кроме всего прочего, его томила тоска по каким-то путешествиям, приключениям, а попросту, как сказано все у того же Пушкина, «охота к перемене мест».

Вот тут-то как раз и объявился в Ленинграде Леонид Мак, и приехал он как полномочный представитель Одесской киностудии. Оказалось, что на этой киностудии начали снимать картину об оккупированной врагом Одессе. Сценарий для фильма написал Григорий Поженян. Поженян, весьма известный в ту пору поэт, сам был в 1941 году защитником Одессы. На Дерибасовской когда-то висела (а может быть, висит и сейчас) мемориальная доска, гласящая: «На этом месте погибли последние защитники Одессы, десант с крейсера «Молотов» и дальше перечислялись фамилии героев, среди которых был и Поженян.

Так вот, режиссер фильма (фамилию запамятовал) и сценарист Поженян решили делать свое кино близким к документальному и подбирали они актеров типажно, то есть похожих на реальных исторических лиц.

И теперь Мак приехал в Ленинград (и побывал уже в Москве), чтобы найти эти самые типажи. Привез он с собой десятка полтора фотографий. Как-то я сидел у него в гостиничном номере и любопытства ради разглядывал эти снимки. И вдруг мне показалось, что председатель подпольного обкома партии Гуревич чем-то схож с Бродским. Только у Гуревича была наголо бритая голова. Но если подстричь под ноль Иосифа и несколько его подгримировать, то он вполне мог бы сняться в этой несложной роли.

Мак к этому времени уже знал и любил стихи Бродского, и моя идея ему вполне приглянулась. Тут же был вызван в гостиницу для переговоров сам Бродский. Мак предложил ему три месяца жизни в Одессе, номер в гостинице, весьма солидный гонорар и так далее. Бродский немедленно согласился. Я бы сказал, согласился с радостью. Надо еще знать интерес Бродского ко всяким военным, морским и воздушным баталиям. Через неделю пришла телеграмма с вызовом его в Одессу.

Вернулся он обратно месяца через два с небольшим. Об одесских съемках рассказывал неохотно. Вместо былой рыже-каштановой шевелюры на голове его топорщился короткий ежик. Видимо, ему пришлось несколько раз брить голову. Было очевидно, что за два месяца такой фильм закончить не могли. Значит, он уехал посреди съемок, значит, там что-то стряслось. Но так как он помалкивал, то я особенно не настаивал на своих расспросах.

И все-таки вопрос как будто повис в воздухе. И однажды Иосиф сообщил, что ему якобы просто запретили сниматься в фильме.

– Кто запретил?

– Это ведь Украина. Узнали в Киеве о том, что я у них снимаюсь, ну и вломили студийному начальству. Они и заменили меня.

– А что же Мак и Поженян не вступились?

Иосиф как будто не услышал моего вопроса.

Прошел год или более того. Я жил в Москве и совершенно случайно попал в Дом кино на премьеру фильма «Поезд в далекий август» (так назвали картину в последней редакции). На премьере, как обычно, присутствовала вся киногруппа. Был там и Леонид Мак. И вот тут-то Мак и рассказал мне свою версию произошедшего, надо сказать, более правдоподобную. Ну, во-первых, я сам увидел фильм и легко мог отличить кадры, где в роли Гуревича снялся Бродский, от сцен, где его заменил другой актер. Я даже актера этого узнал, тоже ленинградец, из товстоноговской труппы. Версия Мака была предельно проста.

Для вящего сходства с Гуревичем Бродскому приходилось примерно раз в две недели брить голову. Поначалу он исправно появлялся в студийной парикмахерской, но так как «не гоже человеку быть едину», то у Иосифа довольно скоро появилась некая милая одесситка и, видимо, бритый и блистающий череп Бродского пришелся ей не по душе. И тогда Иосиф заявил режиссуре фильма протест. Хватит, больше он брить голову не станет. И надо сказать, первоначально администрация пошла ему навстречу. Для Иосифа сделали так называемый «лысый парик». Но когда отснятые кадры просмотрели на студийном экране, то ужаснулись: парик не «подогнали» как следует, и он сидел на голове Бродского криво, чуть ли не сползал. В общем, сцену надо было переснимать. Делать новый парик снова было бессмысленно, но съемки остановить было невозможно, судьба целого фильма уперлась в обросшую свежим ежиком голову Бродского.

В это время на съемки приехал Поженян. Ему пришлось, что называется, поставить вопрос перед Бродским «ребром». Надо заметить, что характер у Поженяна довольно крутой, да и ситуация требовала немедленного разрешения.

– Ты будешь брить голову? – ясно и просто спросил Поженян.

– Нет, больше не буду, – столь же просто и ясно ответил Бродский.

Поженян тут же позвонил Маку и сказал: «Я увольняю Бродского с картины. Найди в три дня замену». Маку повезло: как раз в это время на студии снимался тот самый товстоноговский актер. А Бродский на другой день после разговора с Поженяном отбыл в Ленинград.

И все-таки в этой киноленте осталась память об Иосифе. Я бы даже сказал, двойная память. Во-первых, он запечатлен во многих сценах как киноактер, а во-вторых, его неуступчивость сделала эту картину уникальной: есть ли еще на свете фильм, где бы одну и ту же роль в силу обстоятельств исполняли два человека?

Что же касается меня, то я получил на память об одесской эпопее Бродского особый презент. Он до сих пор хранится в моем архиве. Это фотография Иосифа в полной форме летчика «люфтваффе» времен Второй мировой войны. Видимо, он нашел эту форму среди реквизита на одесской киностудии. На обороте написано характерным почерком Бродского: «Gott mit Rejn». Надо добавить только, что это парафаз надписи на пряжках ремней немецких солдат: «Gott mit uns» – «С нами Бог».

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 3(18), 24-30 января 2003 г.