Толстой не делал принципиальной разницы между террористами-революционерами и Столыпиным, полагая, что с разных сторон они толкают Россию к революционной катастрофе.

Граф Пётр Аркадьевич Столыпин был сын приятеля молодых лет графа Льва Николаевича Толстого, его севастопольского однополчанина, Аркадия Дмитриевича Столыпина. Толстой нежно относился к старому другу, когда-то дебютировавшему как военный очеркист в журнале «Современник» не без его, Толстого, содействия; одно время они со Столыпиным замышляли издавать военный журнал «без вранья» и даже обращались к Государю за разрешением. Аркадий Дмитриевич за оборону Севастополя получил золотое оружие, воевал в русско-турецкую войну, командовал корпусами; когда в 1862 году Толстой стал ездить в самарские степи на кумыс, то специально отправился оттуда в Уральск, где старый приятель его служил атаманом Уральского казачьего войска. Был Аркадий Дмитриевич человеком справедливым, уважаемым, и, спустя ещё 9 лет оказавшись в тех же краях, Толстой сообщал жене: «Меня, благодаря моему графскому титулу и прежнему моему знакомству с Сталыпиным, здесь все Башкиры знают...»

Тем удивительнее для Льва Николаевича оказалась деятельность Столыпина-сына. Прежде всего его возмутило разорение крестьянской общины и открытие возможностей приобретения земли у бедных крестьян богатыми. Согласно своим взглядам Толстой и общину полагал наиболее естественной для русского крестьянина формой социальной организации, и продажу земли самым несправедливым, небожеским делом. Но подлинно потряс великого писателя Пётр Столыпин размахом учинённого в стране насилия. Толстой не делал принципиальной разницы между террористами-революционерами и Столыпиным, полагая, что с разных сторон они толкают Россию к революционной катастрофе.

26 июля 1907 года он пишет Столыпину. В письме Толстой воедино связывает события в России – революционное движение и его подавление, террор против правительства и террор самого правительства – с «вековой древней несправедливостью», каковою, по Толстому, является «совершенно подобная (...) уничтоженной несправедливости права владения человеком, крепостного права, и столь же противная основным законам добра – несправедливость эта, так называемое право земельной собственности». Именно последняя и «породила русскую революцию» как протест против несправедливого права на земельную собственность, тогда как Богом данная человеку земля не предполагает владения ею на правах собственности. По существу великий писатель растолковывал решительному политику, что борясь с революционерами их же методами террора, Столыпин своими реформами во многом и породил революционную ситуацию. «В том, что всё революционное раздражение держится, опирается на недовольство крестьян земельным устройством, кажется не может быть сомнения. А если это так, то не сделать того, что может уничтожить это раздражение, вынув почву из-под ног революционеров, значит, имея в руках воду, которая может потушить зачинающийся пожар, не вылить её на огонь, а пролить мимо и заняться другим делом. (...)

Пишу Вам, Пётр Аркадьевич, под влиянием самого доброго, любовного чувства к стоящему на ложной дороге сыну моего друга. Вам предстоят две дороги: или продолжать ту, начатую вами деятельность, не только участия, но и руководства в ссылках, каторгах, казнях, и, не достигнув цели, оставить по себе недобрую память, а главное, повредить собственной душе, или, став при этом вперёд европейских народов, содействовать уничтожению давней, великой, общей всем народам, жестокой несправедливости земельной собственности, сделать истинно доброе дело и самым действительным средством, удовлетворением желаний народа, успокоить его, прекратив этим те ужасные злодейства, которые теперь свершаются, как со стороны революционеров, так и правительства. (...) Только начните это дело и вы увидите, как тотчас же примкнут к вам все лучшие люди всех партий; с вами же будет стомиллионное крестьянство, которое теперь враждебно вам. С вами же будет могущественнейшая сила общественного мнения. А когда эта сила будет с вами, очень скоро само собою уничтожится, рассеется то всё растущее озлобление и озверение народа, которое так тщетно пытается подавить правительство».

Через два месяца министр ответил писателю. Он заинтересовался присланной ему Толстым книгой американского экономиста Генри Джорджа, выступающего против крупного землевладения, и подтвердил собственную, противоположную толстовской позицию. Письмо понравилось писателю прямотой. Однако же он не изменил точки зрения на деятельность Столыпина и даже уподобил ее службе одного из стражников, что против воли писателя были присланы по просьбе жены охранять Ясную Поляну.

«– Зачем же ты пошел на такую должность?

– А затем, что вся цена мне в месяц шестнадцать целковых, а платят мне тридцать два целковых, потому и пошел на эту должность.

Ответ стражника объяснил мне много непонятных вещей в жизни. Взять хотя бы Столыпина. Я хорошо знал его отца и его когда-то качал на коленях. Может быть, ему и совестно вешать, а вешает, потому что такова его должность. А на эту должность пошел, потому что красная цена ему даже не шестнадцать целковых, а, может, ломаный грош, получает же он – тысяч восемьдесят в год.

И таковы все эти порядочные люди, из так называемого высшего общества. Милы, любезны, учтивы, пока дело не коснется должности, а по должности – звери и палачи».

Конечно, великий писатель пристрастен, судит согласно собственным убеждениям, исключающим насилие государства над личностью, смертную казнь и пр. Однако ж, не последний человек был в Отечестве Л. Н. Толстой, чтобы игнорировать и его отношение к новоявленному кумиру руководства Саратовской области, большей части которого, по-моему, куда ближе и симпатичнее чудесный грузин, да политкорректность проклятая, или попроще, страх разойтись во мнении с центральной точкой зрения, мешает обнаружить свои симпатии явно.

Долгие годы имя Петра Столыпина сопровождалось исключительно негативными определениями. В новые же времена, когда фигура энергичного, честного, смелого политика привлекла внимание, вновь оказалось не до исторической правды. Скандал с экспозицией в саратовском краеведческом музее, откуда крупные знатоки отечественной истории из саратовского правительства велели убрать всё, что касается карательной деятельности министра внутренних дел, напомнил мне страницы романа Валентина Катаева «Хуторок в степи»: в одесском иллюзионе начала ХХ века выступал скрипач-куплетист с злободневным репертуаром, привлекающим зрителей, но хозяйке доходов «показалось мало. Зная, что публика любит политику, она приказала Зингерталю подновить свой репертуар чем-нибудь политическим и подняла цены на билеты. Зингерталь (...) на следующий день вместо устаревших куплетов «Солдаты, солдаты по улицам идут» исполнил совершенно новые, под названием «Галстуки, галстучки».

Прижав к плечу своим синим лошадиным подбородком крошечную, игрушечную скрипку, он взмахнул смычком, подмигнул почечным глазом публике и, намекая на Столыпина, вкрадчиво запел:

У нашего премьера
Ужасная манера

На шею людям галстуки цеплять,– после чего сам Зингерталь в двадцать четыре часа вылетел из города, мадам Валиадис совершенно разорилась на взятки полиции...»

Зингерталь, конечно, не Лев Толстой. Но вот ведь некто, не чета какому-то там одесскому куплетисту, некто всего лишь именуемый русский народ, не оставил доброй памяти о саратовском губернаторе. И «столыпинские галстуки», как и «столыпинские вагоны», на века выдали ему характеристику похлеще толстовской. А народ вроде бы как не должен ошибаться.

Попытки задним историческим числом затолкать Петра Аркадьевича в некое нужное современному деятелю идеологическое стойло тем нелепее и обречённее, что сам Столыпин при жизни выламывался из рамок любого лагеря, оставаясь враждебным и значительной части власти, начиная с царя, и ангажированному общественному мнению, и левым и правым, и жаждущим перемен, и тем, кто желал бы навечно остановить прекрасное мгновение пребывания у обильной государственной кормушки.

Почему-то забывают и соперника Столыпина, графа Витте. Сергей Юльевич тоже ведь реформатор был не из последних (введение винной монополии, денежная реформа, небывало укрепившая рубль, Манифест свобод 1905 года и др.), только в отличие от Петра Аркадьевича, тяготел к либерально-западному типу реформ, не заигрывал с чёрной сотней, за что был клеймён правыми газетами как ставленник еврейского капитала и т.д. Однако ж известно, что основы будущей земельной реформы, начатой Столыпиным, закладывал именно Витте. Кто был прав, история так и не рассудила, не дав ни тому, ни другому довести собственное понимание реформ в России до конца: Витте был отрешён от дел, Столыпин – от жизни. Все знают про убийство Столыпина, но ведь и на жизнь Витте делались неоднократные попытки покушения, самое же любопытное, что Витте в покушавшемся на него Казанцеве разглядел провокатора, «покушение имело своею целью исключительно возмутить общественное мнение против левых политических партий и может быть вызвать со стороны правительства более энергичные меры в борьбе с ними», – писал Витте в письме министру внутренних дел Столыпину, которому весьма не понравился акцент на явном следе охранки в покушении. И что же? Консерватор-реформатор со стальными нервами в недалёком будущем станет жертвою такого заговора, что убийство-то его в Киевском театре 1 сентября 1911 года, после многочисленных покушений, выглядело едва ли не «естественным» – иного конца для Столыпина кажется никто и не ожидал. И убийца подобрался словно бы на любой вкус: революционер, сотрудник охранки и еврей в одном лице: каравай, каравай, кого хочешь выбирай! Хочешь кровавую царскую жандармерию, хочешь революционную гидру, хочешь жидо-масонский заговор... К тому же всё вместе обставлено – случайно ли, нарочно – в театральных, едва ли не фарсовых декорациях: место действия – киевский театр, лепнина, позолота, малиновый бархат, да и спектакль-то «Сказка о Царе Салтане» – история о древних российских придворных нравах, где правят тёмными интригами ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой...

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 14(29), 11-17 апреля 2003 г.