Наш сосед по второму подъезду дядя Юра Томас был мрачноватым, аккуратно одетым одиноким гражданином лет двадцати пяти. Служил дядя Юра инженером на секретном заводе «Комбайн», который выпускал военные самолеты, с понедельника до субботы, а в выходной был самим собой – будущим миллионером. Дядя Юра то ли со школы, то ли по эстонскому происхождению свободно владел немецким и чуть-чуть английским языками и выписывал по почте соцлагерный журнал «Молодежь мира» в его гэдээровском варианте «Junge Welt».

Шел послесталинский 1955 год, и железный занавес покрывался разрушительной ржавчиной. В немецкоязычном журнале уже печатались частные объявления: «Хочу обмениваться значками, марками, пластинками и просто переписываться». В русском варианте издания ничего подобного, слава Богу, еще не было. Именно в этих, неизвестных соотечественникам, объявлениях будущий миллионер дядя Юра и нашел свое поле чудес. Он придумал, как без особых вложений собрать полную коллекцию русских марок досоветской поры. Вот так.

Операция была многоходовой. Дядя Юра на первоначальный капитал в размере двух-трех месячных зарплат (такие накопления у него имелись) скупает в филателистических отделах магазинов школьно-письменных товаров оптом весь запас рядовых советских марок. По адресам юнгевельтовских филателистов он меняет все еще недоступную им почтовую социалистическую муру на обезьян и бабочек на дешевых марках экзотических стран – как называл их Томас, «гонделуп», исходя из названия популярной советской детской книжки. После получения потусторонних (в смысле железного занавеса) писем, зная, что марки можно было тогда пересылать в любых количествах в простых конвертах, в действие приводилась «пионерская живая пирамида».

Многочисленные агенты дяди Юры, в основном дворовые мальчишки моего возраста, получая мохнатых бурундийских обезьян полными блоками, в очередь меняли их (не продавали!), где попало, на советские и русские марки в количестве до килограммов. Простодушное население нашей страны было богато оставшимся, доставшимся, награбленным и трофейным филателистическим барахлом, не имевшим никакого применения и легко поддававшимся обмену на зарубежные картинки необычайной красоты. В полутьме дяди-Юриной комнатушки по каталогу «Lipsia» зерна на полу отделялись от плевел, и начиналась серьезная работа с солидными адресантами. Лишенный – как секретный инженер – права на международную переписку, дядя Юра в этой схеме не мог обойтись без легального пособника. Им стал я, непорочный одиннадцатилетний пионер, который тоже хотел стать миллионером. Письма писал дядя Юра на мой адрес.

По поводу своей непорочности я несколько лицемерю. Кроме миллионера я хотел стать еще и артистом и посещал кружок «Театр теней» под руководством большого и толстого пионервожатого Виталия Семеновича Г. К трем членам труппы – Сане Курене, Севе Соловьеву и мне – пионервожатый питал еще не известные юным теневикам чувства. На дополнительные занятия по передвижению плоских картонных кукол-марионеток он по одному приглашал нас к себе домой, почему-то предлагал снять в связи с натопленностью помещения лыжные штаны и, нежно поглаживая белую детскую ляжку между чулками на резинках и попой, норовил засунуть в район последней тыльным концом авторучку. По этой щекотливой причине я из кружка вышел, но на суд попал. Свидетелем. Как и Сева. А Саня – «потерпевшим», причем я по молодости лет считал, что он немного потерпел, когда Виталий Семенович эту авторучку смог все-таки ему засунуть по месту назначения. Вместо отключения от пионеров получил пионервожатый год общего режима условно за «попытку вступления в гомосексуализм» (! – из приговора), так что, читая через несколько лет только что переизданный роман «12 стульев», я гордился тем, что не одна лишь подружка людоедки Эллочки Фима Собак знает это редкое слово.

Сдал любознательного вожатого терпеливый Саня Куреня – он поведал о теневой стороне театра теней маме, мама – папе, а папа, капитан КГБ, за вмешательство в органы ему родных и близких, протолкнул дело в суд. Я учился в самой лучшей городской школе № 19, и доблестных детей доблестных чекистов среди одноклассников было пруд пруди. Второй дружок мой – Сережа Капульник – был сыном майора этого рода войск и исключительно изобретательным хулиганом. Например, разоблачая вместе с папашей ритуалы православной Пасхи, он с помощью очевидного иудея, то есть меня, выкрасил яички младшего по званию христианского младенца Курени синими чернилами из пипеточной авторучки прямо на глазах свято верующих в дело родной Коммунистической Партии пятиклассников. Нам с католиком Капульником ничего за это не было, так как активно присутствующий на экзекуции однокашник и третий друг Витя Соколов был единственным отпрыском самого главного начальника саратовской Конторы Глубокого Бурения, генерал-майора, и конфессиональный конфликт решался не в кабинете директора школы Полкана, а в тиши кагэбэшной планерки. И хотя о подробностях службы отцов-бойцов невидимого фронта ни мне, ни более близким родственникам ничего не было известно, особого страха перед органами я не испытывал с детства.

Итак, тайный союз пионера и инженера был заключен, и совместный бизнес в течение полутора лет набрал бешеные обороты. Уголовный кодекс за-жмурился – в описанных действах не пахло деньгами, а значит, отсутствовали умысел и корысть – два источника и две составные части любого преступления. Дядя Юра любил свободу и уважал Закон.

Спал теперь дядя Юра только на работе, но военные самолеты, как ни в чем не бывало, безаварийно бороздили мирное небо, не страдая от полуночных махинаций разведгруппы филателистов. Прибегая из школы зачастую задолго до окончания уроков, я доставал из своего почтового ящика кучу толстых писем-пакетов, раскидывал товар предварительно и ждал прихода с секретной работы компаньона. И так каждый день. Не зная еще цены приобретенного, я уже стал миллионером – марок у меня самого скопилось тысячи тысяч. За одну советскую присылали до пятидесяти штук. Хранились они в пяти фанерных посылочных ящиках, на четырех из которых была наклеена самодельная этикетка «МАРКИ СТРАНЫ ГОНДЕЛУПЫ».

К коллегам отцов моих школьных друзей меня вместе с родным папашей вызвали повесткой в самый разгар оголтелого филателизма. Не ожидая от визита ничего, кроме удовлетворения любопытства, я начистил до золотого блеска латунную ременную пряжку отглаженной школьной формы, завязал на шее красный пионерский галстук, напялил на чуб фуражку с обрезанным по моде козырьком, получил превентивный подзатыльник от отчего-то запсиховавшего папаши и появился вместе с ним в Сером Доме в таком-то кабинете перед светлыми очами следователя-особиста. Допрос начался с формальных вопросов, на которые я отвечал спокойно и четко, а папаша – с большим волнением. Перешли к сути.

– Марки собираешь?

– Да.

– Откуда берешь?

– Меняюсь.

– С кем?

– С ребятами и по почте.

– Кто такой Лотар Пук?

– Филателист из Дрездена.

– Как познакомились?

– В журнале «Молодежь мира» адрес есть.

– Кто такой М.Дж.К. Аннаран?

– Филателист с Цейлона.

– Как познакомились?

– Так же.

– Ну, теперь скажи, пацан, а кто такой Тапан Кумар Рой?

– Филателист из Калькутты, познакомились так же.

– Ты ему деньги в конверте посылал?

– Ага, одну, две, три и пять копеек.

– Зачем?

– Он просил, я послал.

– А ты знаешь, что это запрещено, и твой Рой – шпион?

– Нет, не знаю.

– Гражданин Глейзер, – это к папаше, – ваш несовершеннолетний сынок попал в грязную валютную историю. На него вышел в целях дальнейшей вербовки известный нашим органам резидент английской разведки в дружественной Индии. Переписка с ним строго запрещается. Требую принять соответствующие меры в виде ремня к вашему балбесу. Процесс нами будет контролироваться. Все пока свободны. Подпишитесь здесь и здесь о неразглашении.

Мокрый от холодного пота папаня еле дотерпел до дома, чтобы предпринять предписанные меры. Больше не для боли, а для отдохновения души. Переписку с врагами Родины настрого запретил, уверив, что процесс будет контролироваться и им лично тоже. К вечеру, потирая инквизированную задницу (пригодилась пряжка золотая!), я пришел к подельнику и, впервые неоднократно нарушив подписку о неразглашении, все подробно ему рассказал. Юридическое лицо засекреченного комбайнера-самолето-строителя помрачнело до неузнаваемости.

– Обо мне не спрашивали? – нарочито равнодушно поинтересовался гражданин Томас.

– Нет, чекист не спрашивал, я не говорил, а отец не в курсе, – с обидой сказал я, чувствуя, что теряю друга.

– Ну, ладно. Заканчиваем. Это тебя почтальонша кособокая сдала – надоело каждый день письма мешками таскать. А может, и вправду – монетки в конверте? На тебе 30 рублей, купи кляссеры и систематизируй марки по темам. Гонделупские отдай бедным детям. Это говно. «Советы» старые и «белогвардейщину» береги, это деньги и сейчас, а тем более, потом. Сосредоточься на «Политических деятелях мира» – тебе в ящиках хватит. Жди, я позову, когда надо. Спасибо тебе, Вовка, за компанию. Ты – молодец!

Больше я дядю Юру не видел – ни дома, ни во дворе, ни по тюрьмам, ни по каторгам. Нигде. А вот с «политическими деятелями» и «резидентом Роем» вовсе наоборот.

В 1958 году меня, крутого четырнадцатилетнего парня, родители вывезли отдыхать на море, «дикарями», в город-курорт Геленджик. На городском пляже я бесконтактно, но не без взаимности, разбивал сердца трем девушкам-красавицам одновременно – Вите из Ростова, Лиане из Тбилиси и Софе из Саратова, рационально отдавая предпочтение последней. Как вдруг мой взгляд остановился на маленьком, толстом и лысом, как шар, еврее, скромно возлежавшем на тусклой подстилке с моложавой женой красивого монголо-бурятского происхождения. Говорил с ней старый еврей на ломаном русском языке. Приглядевшись, я понял, что на моих глазах скрывается от правосудия своего распятого народа «политический деятель» из моей коллекции – пропавший без вести после бурных событий пятьдесят шестого года экс-вождь венгерских трудящихся Матьяш Ракоши!

Я подошел, скромно потупив разгоряченный взор:

– Товарищ Ракоши, это ведь вы? Меня зовут Володя Глейзер, мне 14 лет, я школьник из Саратова. В моей коллекции марок «Выдающиеся политические деятели» вы – весь. Я узнал вас оттуда.

Венгерский Сталин не выдержал опознания и раскрыл для меня лично инкогнито. До своего отъезда я почти ежедневно полдничал в строго охраняемой секретной резиденции опального вождя холодным кумысом по-бурятски с мадьярскими плюшками. В свободное от репрессий время тиран дядя Мотя собирал марки.

Ох, как быстро прошла последняя половина еще эпистолярного двадцатого века с его письмами и открытками! Сижу в Интернете, пью невиртуальное пиво, интересуюсь, между прочим, от безделья кое-какими раритетными почтовыми марками из прошлого. На наших, отечественных сайтах нужной информации не нахожу. Залезаю в международный портал коллекционеров, раздел «Филателия». И, Боже ты мой, на первом месте по посещаемости – мистер Рой! Тапан Кумар!! Индия!!! Жив еще курилка!

Опубликовано: «Новые времена в Саратове», № 34 (49), 19-25 сентября 2003 г.